Том 3 Сага о Форсайтах. Книга 2

— В порядке! Машину совсем не видно. Теперь пойдите посмотрите вы, а я посижу.

Ему пришлось идти ощупью. По грунту под ногами он понял, что достиг дороги. Здесь темнота казалась менее густой, но звёзд в небе не было. Машина словно растворилась во мраке. Он постоял с минуту, затем стал пробираться обратно. Автомобиль настолько затерялся среди деревьев, что Круму пришлось свистнуть и ждать, пока Клер ответит. Ну и тьма! Хоть глаз выколи! Он влез в машину.

— Оставить окно открытым или закрыть?

— Опустите наполовину… так будет хорошо. А знаете, Тони, очень уютно.

— Слава богу! Вам не помешает моя трубка?

— Конечно, нет. Дайте мне сигарету. Ну вот, теперь замечательно!

— Почти, — отозвался он тихо.

— Хотела бы я сейчас видеть лицо тёти Эм! Вам тепло?

— Кожа ничего не пропускает. А вам?

— Восхитительно!

Они помолчали, затем она сказала:

— Тони! Вы меня простите, правда? Я ведь обещала тёте Эм.

— Всё в порядке, — отозвался Крум.

— Я вижу только кончик вашего носа при свете трубки.

А он при свете её сигареты видел узкую полоску зубов, улыбающиеся губы и лицо до глаз, которые тонули в темноте.

— Снимите шляпу, Клер. И в любую минуту мое плечо — к вашим услугам.

— Только не давайте мне храпеть.

— Вы храпите?

— При случае каждый может захрапеть, могу и я.

Они ещё поболтали, но ему всё казалось нереальным; реальным было только ощущение, что она рядом, в темноте. Время от времени он слышал шум проносившихся по дороге машин, и больше ничего. Было слишком темно даже для сов. Трубка потухла, и он спрятал её в карман. Клер сидела откинувшись на спинку, совсем рядом, и он чувствовал её плечо. Он затаил дыхание. Задремала ли она? О! Он-то не заснёт. Разве можно заснуть, ощущая её легкий волнующий аромат и теплоту её руки, словно проникающую в его кровь. Даже если между ними ничего не произойдёт, то и тогда в такую ночь невозможно уснуть. Уже сквозь дрёму она сказала:

— Если вы не возражаете, Тони, я всё-таки положу голову вам на плечо.

— Возражаю?!

Ее голова прижалась к его кашне, и легкий аромат, напоминавший благоухание соснового леса в солнечный полдень, стал сильней. Неужели это правда, и она сидит рядом с ним, положив голову ему на плечо, и так будет продолжаться ещё целых шесть-семь часов? Он вздрогнул. Как она тиха и проста. В ней нет никаких признаков страсти или волнения, точно рядом её брат. И вдруг он понял, что эта ночь будет испытанием и он должен его выдержать, а если не выдержит, она спрячется в свою раковину и замкнётся от него. Теперь она действительно спит. О да! Он отчётливо слышит легкое посапывание, напоминающее цыплячье клохтанье. Оно возникает у неё в горле — слабый, трогательный и немного смешной, но бесконечно милый звук. Что бы с ним теперь ни случилось, он будет помнить, что всё же провел с ней целую ночь. И он сидел тихо, как мышь, если только мыши способны сидеть тихо. Её голова отяжелела, и чем глубже становился её сон, тем доверчивей она к нему прижималась. И его чувство к ней также становилось всё глубже, превращаясь в страстное желание оберегать её, служить ей. И только ночь, холодная, тёмная, беззвучная, — теперь машины уже не мчались по дороге, — бодрствовала вместе с ним. Ночь — словно тихо дышащее существо, огромное, сумрачное, всеобъемлющее. Да, ночь не спала! В первый раз в жизни он это понял. Ночь бодрствовала так же, как бодрствует день. Без огней, погружённая в себя, она тоже жила своими ощущениями. Она не говорила, не шевелилась, только бодрствовала и дышала. Лунная, звёздная или, как сегодня, тёмная и глухая, она оставалась всё тем же великим другом.

Его рука онемела, и Клер, словно бессознательно почувствовав это, подняла голову, но не проснулась. Он быстро потёр плечо, затем её голова снова опустилась. Он осторожно повернул лицо и губами коснулся её волос, потом опять стал прислушиваться к этому тихому, цыплячьему ровному поклохтыванью. Затем оно сменилось глубоким дыханием — так дышат люди, погрузившись в крепкий сон. Тогда дремота стала одолевать и его; он заснул.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Крум проснулся, совершенно не понимая, где он; тело казалось одеревеневшим. Чей-то голос проговорил: «Уже светает, Тони, но ещё ничего не видно».

Он сел.

— Боже мой, неужели я заснул?

— Да, бедненький. А я чудно провела ночь, только немножко ноги затекли. Который час?

Крум посмотрел на свои часы со светящимся циферблатом.

— Почти половина седьмого… По всему телу мурашки бегают. Ух!

— Давайте выйдем и хорошенько потянемся.

Его голос ответил, как казалось ему самому, откуда-то издалека.

— Итак, эта ночь прошла.

— Было очень тяжело?

Он сжал голову руками и промолчал. Мысль о том, что и следующая ночь и все другие пройдут без неё, была как удар в сердце.

Клер вышла из машины.

— Пойду разомнусь немножко. А потом пробежимся и согреемся. Позавтракать до восьми нам всё равно не удастся.