Том 3 Сага о Форсайтах. Книга 2

Этот неожиданный разговор заставил её подумать о самой себе, и от этого ей не стало легче. Возвращаясь домой в автобусе, она видела перед собой взволнованное лицо Дорнфорда, и на душе у неё было тревожно и грустно. Зачем причинять ему страдания, — он такой хороший человек, такой внимательный к Клер, у него приятный голос и милое лицо; и по духу он ей неизмеримо ближе, чем был когда-либо Уилфрид. Но где же то неудержимое, сладостное влечение, при котором всё приобретает иную окраску и весь мир воплощается в одном существе, в единственном и желанном возлюбленном? Она сидела в автобусе неподвижно и смотрела поверх головы какой-то женщины на противоположной скамейке; женщина судорожно сжимала пальцами лежавшую на коленях сумку, и у неё было выражение лица охотника, пытающего счастье в незнакомой местности. На Риджент-стрит уже вспыхивали огни, стоял холодный, совсем зимний вечер. Здесь когда-то тянулась изогнутая линия низких домов и приятно желтел Квадрант. Динни вспомнила, как, сидя на империале автобуса, она спорила с Миллисент Поул о старой Риджент-стрит. Всё меняется, всё меняется на этом свете! И перед её внезапно закрывшимися глазами возникло лицо Уилфрида с оскаленными зубами, каким она видела его в последний раз, когда он прошел мимо неё в Грин-парке. Кто-то наступил ей на ногу. Она открыла глаза и сказала:

— Простите!

— Пожалуйста.

Страшно вежливо! С каждым годом люди становятся все вежливей.

Автобус остановился. Динни поспешно вышла. На Кондуит-стрит она прошла мимо мастерской портного, который раньше шил на её отца. Бедный отец, он теперь никогда здесь не бывает: одежда стоит слишком дорого, и он «терпеть не может» заказывать себе новые костюмы! А вот и Бонд-стрит.

Здесь образовалась пробка, вся улица казалась сплошной вереницей остановившихся машин. А говорят, Англия разорена! Динни свернула на Брютон-стрит и вдруг увидела впереди себя знакомую фигуру мужчины, который медленно шёл, опустив голову. Девушка догнала его.

— Стак!

Он поднял голову; по его щекам текли слёзы. Он заморгал выпуклыми тёмными глазами и провел рукой по лицу.

— Это вы, мисс? А я как раз шёл к вам.

И он протянул ей телеграмму.

Поднеся её к глазам, Динни при тусклом свете прочла:

«Генри Стаку, 50-а, Корк-стрит, Лондон.

С прискорбием извещаем вас, что мистер Уилфрид Дезерт несколько недель тому назад утонул во время экспедиции в глубь страны. Тело опознано и захоронено на месте. Известие только что получено. Сомнения исключаются. Примите сочувствие.

Британский консул в Бангкоке».

Она стояла, окаменев, ничего не видя. Стак тихонько взял из её рук телеграмму.

— Да, — сказала она. — Спасибо. Покажите мистеру Монту, Стак. Не горюйте.

— Ох, мисс…

Динни положила руку на его рукав, тихонько погладила и быстро пошла прочь.

— Не горюйте!

Пошел мокрый снег. Она подняла лицо, чтобы почувствовать щекочущее прикосновение снежинок. Для неё он теперь не более мёртв, чем раньше. Но все-таки мёртв! И так далеко, так страшно далеко! Он лежит теперь где-то в земле на берегу реки, в которой утонул, среди лесной тишины, и никто никогда не найдет его могилы. Вдруг все дремавшие в её душе воспоминания о нём нахлынули так неудержимо, что совсем лишили её сил, и она едва не упала на заснеженной улице. Она оперлась затянутой в перчатку рукой о решетку какого-то дома. Почтальон, разносивший вечернюю почту, остановился, обернулся и посмотрел на неё. Может быть, в глубине её души до сих пор ещё тлел слабый огонек надежды, что когда-нибудь он вернётся… Теперь он погас… А может быть, это только снежный холод пронизывает её до костей? Она чувствовала во всём теле леденящий озноб и оцепенение.

Наконец она доплелась до Маунт-стрит и вошла в дом. И вдруг её охватил ужас: ведь она может выдать своё горе и пробудить к себе жалость, внимание и вообще какие-то чувства, — и она поспешила прямо в свою комнату. Кого трогает эта смерть, кроме неё? И гордость заговорила в ней с такой силой, что даже сердце стало холодным, словно камень.

Горячая ванна немного подбодрила её. Динни быстро переоделась к ужину и сошла вниз.

В этот вечер все были особенно молчаливы, но молчание всё же переносить было легче, чем попытки завязать разговор. Динни чувствовала себя совсем больной. Когда она поднялась к себе, чтобы лечь, пришла тётя Эм.

— Динни, ты похожа на привидение.

— Я очень прозябла, тётечка.

— Юристы хоть кого заморозят. Я принесла тебе поссет[224].

— А! Мне давно хотелось попробовать, что это за штука!

— На-ка выпей.

Динни выпила и чуть не задохнулась.

— Страшно крепко!

— Это тебе дядя приготовил. Звонил Майкл.

Взяв пустой стакан, леди Монт наклонилась над племянницей и поцеловала её в щеку.

— Вот и всё, — сказала она. — Ложись, а то заболеешь.

Динни улыбнулась.

— Не заболею, тетя Эм.