Том 4. Мио, мой Мио! [Мио, мой Мио! Братья Львиное Сердце. Ронья, дочь разбойника. Солнечная Полянка]

Потом она пошла и села возле Стуркаса. Положив руку ему на лоб, она почувствовала, что у него жар. Открыв глаза, он посмотрел на нее и слегка улыбнулся.

— Меня им не так-то просто убить, — прошептал он невнятно.

Ронья взяла его за руку и сказала:

— Нет, Стуркас, тебя им не так просто убить.

Она долго сидела возле него, держа его руку в своей. Она не плакала. Но душа ее плакала так горько!

9

Рана у Стуркаса болела, и его лихорадило три дня. Он был совсем плох и лежал в забытьи. Но Лувис, знавшая искусство врачевания, ухаживала за ним, как мать, лечила его травами и припарками, и, всем на удивление, на четвертый день он встал на ноги, хоть и слабый, но почти здоровый. Стрела угодила ему в шейное сухожилие, и, по мере того как оно заживало, рана стягивалась все больше и больше. От этого голова у Стуркаса наклонилась набок, что придавало ему довольно печальный вид, но он не унывал и был весел, как всегда. Все разбойники радовались тому, что дело у него шло на поправку, хотя они теперь и называли его в шутку Кривой шеей. И Стуркаса это вовсе не печалило.

Печалилась лишь одна Ронья. Раздоры между Маттисом и Боркой доставляли ей немало хлопот. Она надеялась, что эта вражда потихоньку прекратится сама собой. А вместо этого она разгорелась еще сильнее и стала опасной. Каждое утро, когда Маттис со своими людьми выезжал верхом через Волчье ущелье, она с тревогой думала о том, сколько из них вернется домой целыми и невредимыми. Она успокаивалась, лишь когда все они усаживались вечером за длинным столом. Но на следующее утро она снова просыпалась в тревоге и спрашивала своего отца:

— Для чего вам с Боркой драться не на жизнь, а на смерть?

— Спроси Борку, — отвечал Маттис. — Он пустил первую стрелу: Стуркас тебе об этом расскажет.

Но под конец и Лувис не выдержала:

— Ребенок умнее тебя, Маттис! Ничего путного из этого не выйдет. Дело кончится кровавой баней, а что тут хорошего?

Увидев, что и Ронья, и Лувис против него, Маттис разозлился.

— Ничего хорошего? — заорал он. — Для чего я дерусь? Для того, чтобы выгнать его наконец из своего дома. Ясно вам, дурехи?

— Неужто для этого надобно проливать кровь, покуда все не погибнут? — спросила Ронья. — Неужто нет другого пути?

Маттис бросил на нее недовольный взгляд. Ладно бы еще препираться с Лувис. Но то, что и Ронья не хотела его понять, для него было слишком.

— Придумай тогда другой способ, раз ты такая умная! Выкури Борку из Маттисборгена. А после пусть он со своей воровской шайкой заляжет где-нибудь в лесу спокойно, как лисье дерьмо. Тогда я их больше не трону.

Он помолчал, подумал, а после пробормотал:

— Хотя Борку я убивать не стану, а не то все разбойники назовут меня негодяем!

Ронья каждый день встречала в лесу Бирка. Только это и утешало ее. Но теперь ни она, ни Бирк не могли больше беспечно радоваться весне.

— Из-за этих двух упрямых разбойничьих хёвдингов нам и весна теперь не в радость. Они просто спятили, — сказал Бирк.

Как жаль, думала Ронья, что Маттис стал старым и упрямым до глупости. И это ее Маттис, мачтовая сосна в лесу, сильный и смелый! Почему теперь она может лишь с одним Бирком поделиться своими горестями?

— Кабы ты не был мне братом, — сказала она, — что бы я стала делать?

Они сидели у лесного озерка, вокруг них цвела весна, но они этого не замечали.

— Правда, если бы я не считала тебя своим братом, я, может, и не печалилась бы оттого, что Маттис хочет сжить Борку со свету, — добавила Ронья.

Она взглянула на Бирка и рассмеялась:

— Значит, это у меня из-за тебя столько огорчений!

— Я не хочу, чтобы ты тревожилась, — ответил Бирк. — Но мне тоже нелегко.

Они долго сидели опечаленные, но вместе им все же было легче переносить все горести. Хотя — обоим им было невесело.

— Знаешь, как страшно ждать, гадая, кто из них вернется вечером живым, а кто мертвым? — сказала Ронья.

— Пока еще никто не погиб, — возразил Бирк. — Но это, видно, потому, что кнехты фогда теперь снова рыщут по лесам. Маттису и Борке просто некогда сводить счеты. Теперь у них главная забота — прятаться от кнехтов.

— Так оно и есть, и это здорово.

Бирк засмеялся:

— Подумать только, и кнехты фогда на что-то пригодились, ну и дела!

— Все же неспокойная у нас с тобой жизнь, — вздохнула Ронья. — И, верно, всегда будет неспокойной.

Они поднялись, пошли и вдруг увидели, что на лужайке пасутся дикие лошади. В этом табуне были также Шалый и Дикий. Бирк посвистел, подзывая их. Они оба подняли головы и нерешительно посмотрели на него, а после снова принялись щипать траву. Видно было, что он им ни к чему.

— Настоящие зверюги, а с виду такие кроткие, — возмутился Бирк.

Ронья решила идти домой. Из-за двух старых, упрямых, как быки, разбойников ей теперь и в лесу покоя не было.

В этот день они с Бирком расстались, как всегда, далеко от Волчьего ущелья, далеко от всех разбойничьих троп. Они знали, где обычно проезжал Маттис и где пролегали дороги Борки. И все же они боялись, чтобы кто-нибудь не увидел их вместе.

Ронья велела Бирку уходить первым.

— Увидимся завтра, — сказал он и убежал.