Читаем Том 4. Письма 1820-1849 полностью

P. S. Mon cher ange, ma prière, une recommandation, mais ne la néglige pas, quelque stupide qu’elle te paraisse… J’ai promis à ce malheureux Rosaglio* qui va partir p Moscou, de le recommander aux Souchkoff

. Je le lui ai promis, juré et enfin j’ai menti, en disant que c’était déjà fait. Il va partir, et je suis un homme compromis, s’il allait se présenter à eux, avant qu’ils n’en fussent avertis. Ecris-leur donc, de grâce, à son sujet. Mais de grâce, ne l’oublie pas. Cela me tourmente. Ne l’oublie pas.

J’embrasse mille fois les enfants. Hier j’ai été voir ceux de Smolna. Anna y est en ce moment. J’espère utiliser quelque peu ce voyage pour l’avenir d’Anna*.

Ce que tu me dis de ta santé m’a fait grand plaisir, si c’est parfaitement exact. Quant à moi, je ne te dissimulai pas que depuis ton départ mes accès de rhumatismes m’ont beaucoup tourmenté et j’ignore quelle influence le voyage aura sur cette indisposition.

Nous serons, à ce qu’on m’assure, extrêmement bien à bord de notre bateau. J’ai troqué mes deux places, contre une cabine à deux lits, le prix étant à peu près le même. Mais moi, de ma personne, je compte, s’il est possible, coucher sur le pont. C’est mardi à quatre heures de l’après-m que nous devons être arrivés à Stettin. Puissé-je trouver une lettre de toi à Berlin. Voyager, pour moi, c’est courir après tes lettres, combien c’est ridicule. Et toi, es-tu bien aise de m’avoir secoué?..

Перевод

С.-Петербург. 21 июня/3 июля

Милая кисанька, вот и настал великий день, и я чувствую, что это новая разлука в разлуке. Дыра в пустоте. Вчера я вернулся в город и отправился проститься с канцлером. Он тронул меня своей простотой. Он очень простодушно убеждал меня навестить его жену в Бадене только после того, как я сдам экспедицию в Цюрихе. «Поскольку она очень срочная», — добавил он. Впрочем, ко мне были более щедры, чем я ожидал. Мне вручили сумму в 250 дукатов, и это много, если иметь в виду, что почти на всем протяжении моего пути имеется железная дорога — от Штеттина до Цюриха. Я беру с собой после уплаты всех долгов более 1000 рублей серебром. Как я досадую и ругаю себя, что позволил тебе так разориться ради меня, твое самоотвержение меня удручает и пугает. Я только что написал Николушке и просил его как можно скорее и во что бы то ни стало приехать к тебе в Гапсаль. Ах уж этот Гапсаль! Мы совершили в этом отношении неслыханную глупость. От его описания в твоем письме у меня мурашки идут по коже. И в этом хлеву тебе предстоит сидеть взаперти в течение двух месяцев, в то время как за ту сумму, в которую тебе обошлось это дурацкое пребывание, ты могла бы, как мы с тобой убедились, прекрасно снять хорошенький загородный домик либо на Островах, либо в Павловске. Поистине понадобилась изрядная энергия добрых людей, чтобы подвигнуть меня на эту глупость. И в то время как ты будешь умирать со скуки, будет выглядеть попросту, будто я разгуливаю по Европе ради собственного удовольствия. И никто не подозревает того, что значит для меня разлука.

Ты понимаешь, я полагаю, почему я согласился на Цюрих. Это расплата, благодаря которой мое путешествие, каким бы несносным оно ни было, хотя бы меня не разорит. Теперь я остановлюсь в Штеттине и Веймаре только на возвратном пути. Я поеду прямо через Франкфурт и Берлин в Цюрих, затем оттуда в Баден, чтобы повидать графиню Нессельроде, после чего постараюсь свидеться с твоим братом и подняться вверх по Рейну… Все это очень долго и очень бесполезно. Ты тем временем пиши мне в Веймар. Ты получишь обо мне известия с пути, либо от меня, либо от других. Но прежде всего береги себя, ибо ты для меня дороже всего на свете. С Богом. Сейчас 9 часов, в 4 часа я отправлюсь по твоим недавним следам, по кронштадтским волнам. Ф. Т.

P. S. Милый ангел, вот моя просьба, наставление, не пренебрегай им, каким бы глупым оно тебе ни казалось… Я обещал несчастному Розальо

*, отъезжающему в Москву, представить его
Сушковым. Я ему клятвенно обещал это сделать и в конце концов солгал, сказав, что уже сделал это. Он уедет, и я буду опорочен, если он явится к ним прежде, чем они будут предупреждены. Так напиши им, будь любезна, об этом. Но прошу тебя, не забудь. Это меня мучит. Не забудь.

Обнимаю тысячу раз детей. Вчера я навестил девочек в Смольном. Анна в эти минуты находится там с ними. Я надеюсь по возможности использовать эту поездку для обеспечения будущего Анны*.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ф.И.Тютчев. Полное собрание сочинений и писем в шести томах

Похожие книги

Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия
Поэты 1820–1830-х годов. Том 2
Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

1820–1830-е годы — «золотой век» русской поэзии, выдвинувший плеяду могучих талантов. Отблеск величия этой богатейшей поэтической культуры заметен и на творчестве многих поэтов второго и третьего ряда — современников Пушкина и Лермонтова. Их произведения ныне забыты или малоизвестны. Настоящее двухтомное издание охватывает наиболее интересные произведения свыше сорока поэтов, в том числе таких примечательных, как А. И. Подолинский, В. И. Туманский, С. П. Шевырев, В. Г. Тепляков, Н. В. Кукольник, А. А. Шишков, Д. П. Ознобишин и другие. Сборник отличается тематическим и жанровым разнообразием (поэмы, драмы, сатиры, элегии, эмиграммы, послания и т. д.), обогащает картину литературной жизни пушкинской эпохи.

Константин Петрович Масальский , Лукьян Андреевич Якубович , Нестор Васильевич Кукольник , Николай Михайлович Сатин , Семён Егорович Раич

Поэзия / Стихи и поэзия