Том 4. Произведения 1857-1865

Князь Тараканов. Ну, Секирин, разумеется, поднял дядю на смех… Но дядя был счастлив целый вечер, поехал в театр и там всем и каждому объяснял, какой он совершил гражданский подвиг; наконец, из театра отправился к Кларе, и, ma foi [113], я не ручаюсь, что, по прошествии законного срока, у меня не будет какого-нибудь контрабандного двоюродного братца!

Клаверов. И всему причиной Секирин! Но вы мне покуда объяснили только первую причину устройства partie fine; вторая…

Князь Тараканов. Вторая… есть и вторая, но я вам передам ее после.

Набойкин и Бобырев, видя себя лишними, встают.

Клаверов. Куда же вы торопитесь, messieurs?

Набойкин

. Нет, нам еще нужно кой-куда заехать.

Клаверов(Бобыреву).Так мы еще увидимся! Скажи, пожалуйста, где ты остановился?.. Я непременно… сочту своим долгом. Однако я еще не спросил тебя, Софья Александровна с тобой?

Бобырев. Да, она в Петербурге. Мы остановились покуда у Демута ^*.

Клаверов. Ну, так прошу тебя передать ей мой поклон. Sans adieux, messieurs! [114]

Набойкин и Бобырев уходят.

Сцена VI

Те же, кроме Набойкина и Бобырева.

Клаверов. Ну-с, князь, вторая причина…

Князь Тараканов. А вы не обидитесь, Клаверов, если я на этот раз позволю себе быть вашим советчиком?

Клаверов. Сделайте одолжение, князь.

Князь Тараканов. Послушайте, зачем вы ссоритесь с Кларой?

Клаверов

. Помилуйте, князь, когда же я ссорился?

Князь Тараканов. Ах, боже мой, да неужели же вы думаете, что никто этого не замечает? Даже старик дядя и тот начинает догадываться, — а это его трогает. Скажу вам откровенно, об этом была речь не далее как сегодня, и дядя был даже очень красноречив. Он только и дело, что повторял: стало быть, он не хочет служить со мной! стало быть, он не хочет служить со мной! Между нами, я просто советовал бы вам оставить эту бесполезную оппозицию и продолжать действовать, как действовали прежде. Ведь вы были с нею даже более нежели в приятных отношениях — ну, и хорошо делали! Поверьте, что дядя в тысячу раз снисходительнее взглянет на это маленькое похищение его собственности, нежели на неуважение к его слабости.

Клаверов. Но когда же, какую оппозицию я делал?

Князь Тараканов. А в деле Артамонова — разве не всякий знает, что единственное препятствие к утверждению постройки за этим барином шло от вас? Разве дядя может знать, что Клара получила пятьдесят тысяч, чтобы обделать это дело, и что, кроме того, она в половине у Артамонова…

Клаверов. Будто князь и не знает?

Князь Тараканов. Положительно уверяю вас, нет. Ему просто представили, что один Артамонов может выдержать исправно такое громадное дело, что тут нужен изящный вкус, что торги в таком предприятии вовсе неуместны и так далее и так далее. Конечно, это не рекомендует умственных способностей почтенного старца, но он действует в этом случае de bonne foi [115]— это верно. Но предположим худшее, предположим, что ему известна закулисная сторона этого дела, я все-таки не понимаю, какая охота вам отнимать у этой бедной Клары ее крохи…

Клаверов

. Но ведь это безнравственно, князь!

Князь Тараканов. Э, mon cher! Скажите мне прежде, чго нравственно? Коли разобрать хорошенько эту скучную материю, то, право, окажется… Сознайтесь, любезный друг, что в настоящее время все мы, сколько нас ни есть… немножко… не то чтобы… подлецы (упаси боже!)… а так… благоразумные люди! Ведь вы философ, Клаверов?

Клаверов. Но, наконец, об этом целый город болтает, князь!

Князь Тараканов. Ну, и пусть себе болтает! Неужели вы еще достаточно наивны, чтоб думать, что мы не достаточно сильны? Ну, и пусть себе болтает! Mon cher! чтобы справиться с этими болтающими людьми… il ne faut avoir que de l’impudence! [116]Нужно только однажды навсегда решиться проходить мимо них, не краснея: поверьте, что все уладится! Это болтающее человечество само ждет подачки; оно в театре глазеет на Клару и указывает на нее пальцами, а внутренно волнуется нечистыми помыслами, а внутренно мечтает: ах, кабы и мне попасть в это изящное брение ^*, покрытое батистами, кружевами и блондами! Вот почему я счел возможным сказать, что в настоящее время все, сколько нас ни есть, все мы… благоразумныелюди!

Клаверов. Признаюсь вам, князь, я все еще не могу привыкнуть к мысли… я просто боюсь…