Том 4. Стиховедение

Наконец, три маленькие стихотворения элегическими дистихами, помещенные подряд, — «Алкивиад», «Ропот» и «Мудрецу» — представляют собой упражнения во всех трех родах антологической тематики: описательном, насмешливом и философском — и подражают в конечном счете дистихам Шиллера, которые Баратынский, впрочем, знал только во французских переводах и с чужих слов. Они интересны как первая попытка поэта выйти за рамки привычных ему размеров.

Мы знаем, что этот поворот Баратынского к поискам нового продолжался и после выхода «Сумерек»: на его последние два года падают такие эксперименты, как странный «безголовый сонет» «Когда, дитя и страсти и сомненья…», первые для Баратынского анапесты «Молитвы» («Царь небес! Успокой…»), первые для него же дактили «Пироскафа» (неровные, в подражание державинскому «Снегирю») и в то же время возвращение к александрийскому стиху длинных посланий своей молодости («Дядьке-итальянцу»). Среди этих опытов, образцы для которых Баратынский искал и позади, и впереди себя, его застигает смерть.

Таблицы

Точность рифм Баратынского (в %)

Указывается процент неточных рифм каждого вида от всех женских и всех мужских рифм. Сокращения: Ж(енские), М(ужские) з(акрытые) и о(ткрытые); Й(отированные), П(риблизительные), Н(еточные). Примеры: ЖЙ много — дорогой, ЖП много — порога, ЖН

много — плохо, МзН слов — любовь, МоН мои — любви. Оп. з. — количество опорных звуков на 100 строк.

Грамматичность рифмы Баратынского (по сборнику 1827 года; в %)

Сокращения: С — существительное, П — прилагательное и причастие, Г — глагол, М — местоимение; СС — рифмы существительных, склоняющихся по одной парадигме, как тень — сень; Сс — рифмы существительных, склоняющихся по разным парадигмам, как тень — день.

Строфика (по трем сборникам); число стихотворных текстов

Сокращения: Я(мб), Х(орей), Ам(фибрахий), Эл(егический) д(истих); цифры — число стоп; Рз — разностопные, В — вольные размеры.

Строфика вольной рифмовки Баратынского (по сборнику 1835 года)

Ритмика 4-стопного ямба Баратынского (с округлением до 0,5 %)

Ритмика 6-стопного ямба Баратынского (с округлением до 0,5 %)

Ритмика 5-стопного ямба Баратынского (с округлением до 0,5 %)

Метрика Баратынского

1‐й столбец — процент стихотворений, 2‐й — процент строк. Дополнительные сокращения: Гк — гексаметр, Пн — пентаметр.

Брюсов-стиховед и Брюсов-стихотворец[247]

1910–1920‐е годы

Когда поэт и теоретик стиха совмещаются в одном лице, это всегда накладывает отпечаток и на его теории, и на его стихи. История русского стиха привыкла к тому, что на ее поворотах возникают именно такие фигуры. Кантемир и Тредиаковский, выработав свои теории стиха, переписывали заново, в соответствии с ними, все свои прежние сочинения. Ломоносов писал одновременно «Письмо о правилах российского стихотворства» и Хотинскую оду. Андрей Белый, начав заниматься метрикой и открыв, что среди ритмических форм ямба есть предпочитаемые и есть избегаемые, стал с такой энергией культивировать избегаемые формы в собственных стихах, что целые сборники у него можно назвать экспериментальными[248]. Валерий Брюсов тоже был теоретиком стиха и поэтом в одном лице, и это тоже не могло не сказаться на его поэтической практике.

У Брюсова было два периода, когда стих был главной (или одной из главных) областью его экспериментов. Первый — короткий, конец 1890‐х годов. Второй — затянувшийся, приблизительно 1914–1920 годы. В остальное время для Брюсова важнейшей задачей был не стих, а стиль. 1900‐е годы — это стиль «классического» Брюсова «Urbi et orbi» и «Stephanos», в свое время блестяще проанализированный В. М. Жирмунским[249], — то, что обычно считается лучшим во всем Брюсове. 1920‐е годы — это стиль «позднего Брюсова», никем до сих пор по-настоящему не проанализированный и считающийся, как бы негласно, чем-то худшим во всем Брюсове. Мнение это настоятельнейше нуждается в опровержении: можно было бы показать, как именно в своих поздних вещах Брюсов ближе всего подходит и к проблематике, и к поэтике самой современной, самой ищущей лирики XX века, — но это предмет для другого разговора (см. статью «Академический авангардизм»[250]). Сейчас мы говорим не о стиле, а о стихе.