Том 4. Стиховедение

Во всех трех амфибрахических стихотворениях Баратынский продолжает следовать по стопам Жуковского (причем все три образца из стихотворений Жуковского были переводами с немецкого). 2-стопный амфибрахий с дактилическими нерифмованными окончаниями, «Лазурные очи» («Люблю я красавицу С очами лазурными…»), воспроизводит «Мою богиню» Жуковского («Какую бессмертную Венчать предпочтительно…») и сохраняет при земной любви небесные ассоциации. Повествовательный 4-стопный амфибрахий с парной рифмовкой, «Мадонна», воспроизводит балладный размер его «Мщения», популяризированный пушкинской «Черной шалью»; Баратынский лишь вводит чередование мужских и женских окончаний между 2-стишиями. Строфа с чередованием стопностей 434344 и рифмовкой аБаБвв

, которой написана элегия «На смерть Гете», воспроизводит строфу аллегорической «Горной дороги» и напоминает сходную строфу еще более популярного «Кубка»; таким образом, за этим одним из первых опытов философской лирики Баратынского и для него, и для читателей явственно ощущалась немецкая традиция.

4-стопные хореи, появившиеся в сборнике 1835 года, при всей своей немногочисленности намечают путь этого размера от легкой лирики с опорой на французскую традицию к серьезной лирике с опорой на немецкую традицию (которую в этом размере внедрял опять-таки Жуковский[246]

). Из четырех стихотворений одно, «К. А. Свербеевой», продолжает мадригальный стиль, почти неотличимый, скажем, от стихов к Авроре Шернваль. Другое, «Своенравное прозванье…», сохраняет традиционную для размера любовную тему, но нетрадиционно заостряет ее, сводя домашнее с небесным. Третье, «Наслаждайтесь, все проходит…», притязает на философское обобщение, но по-прежнему оптимистически-эпикурейское; оно напоминает хореическую «Лету» из предыдущего сборника. И, наконец, четвертое, «Чудный град порой сольется…», уже вносит в размер непривычную ему печальную аллегорику.

Среди новых ямбических стихов прежде всего бросается в глаза сокращение разностопных урегулированных размеров: по сравнению с прежним сборником доля их сократилась втрое. Из трех стихотворений одно («Сила, как Грация, скромна…») — мадригал из старых запасов; другое («К. А. Тимашевой») — тоже мадригал, но уже обыгрывающий тему печали его героини; третье («Весна! весна!..») — тем же размером, что и «Звезда» в прежнем сборнике, и тоже напоминает песню. Ни мадригальные, ни песенные ассоциации теперь для Баратынского неактуальны. За счет сокращения разностопников расширяется доля 5-стопного ямба (в полтора раза) и вольного ямба (в два раза).

В 5-стопном ямбе сборника 1835 года больше половины приходится на «Последнюю смерть» — второе по длине стихотворение в книге (160 строк), самое яркое свидетельство поворота Баратынского от романтизма личной судьбы к романтизму вселенской судьбы. Образцом «Последней смерти» был «Мрак» Байрона, это определило обращение к размеру с ощутимой английской традицией; а необычная строфа, 12-стишие из двух 6-стиший аБаБвв (какими вскоре будет написана элегия «На смерть Гете»), отсылала к немецкой традиции; и ту, и другую Баратынский воспринимал, конечно, через Жуковского. Остальные стихотворения, написанные 5-стопным ямбом, — короткие (в среднем 9,1 строки), более привычно для Баратынского опирающиеся на французскую традицию небольших сентенциозных стихотворений и только старающиеся заменить эпиграмматическое содержание медитативным. По интонации они ближе всего к «Эпилогу» элегий первого сборника. «Что пользы вам от шумных ваших прений…» и «Как ревностно ты сам себя дурачишь…» — это традиционные эпиграммы, «Не подражай, своеобразен гений…» — эпиграмма наполовину, а дальше следует уже такая классика «нового Баратынского», как «Муза», «Мой дар убог…» и «Болящий дух…». К этим 5-стопникам примыкают и два (лишь немногим более длинные) стихотворения 6-стопным ямбом, почти такого же содержания, только немного более патетические: «К чему невольнику мечтания свободы?..» и «Из А. Шенье»; характерно, что перевод из Шенье сжат почти вдвое. Баратынский продолжал не доверять 6-стопному ямбу как слишком обремененному классицистическим наследием.