Том 5. Дар земли

— Правда, диво! — задумчиво повторил старик. — Да, земля все может, только не очень добрая она к нам — людям. С ней и артелью нелегко сладить, а вы тут славно устроились. Я думал, когда ты из деревни уезжала, пропадешь. А ничего, и хоть без мужа — вдова, — однако от людей уважение: начальником стала. — Гайфуллин посмотрел вокруг, будто застеснялся взглядов прохожих при ярком свете, скинул Старый бешмет, взял его под мышку. — Без хлопот живете: года дома, дров не надо — тепло само приходит по трубам. Газ в печке горит! Вот помру, может, встречу свою старуху, буду ей рассказывать.

И снова Гайфуллин, совсем осмелев, ходил по Светлогорску, то во Дворец культуры зайдет, посмотрит, как мальчишки, надувая щеки, гудят в серебряные и медные трубы, то заглянет в богатые, тихие залы, где парни и девушки и совсем пожилые люди читают книжки, изучают детали машин. И никому не мешает любопытство старого человека, наоборот, приглашают войти, предлагают книжку почитать. Но с грамотой он не в ладах.

Встречали его и на танцевальной площадке в парке. С иронической, доброй усмешкой смотрел он, как целая толпа людей ходила в обнимку, толкаясь и мешая друг другу. На деревенских вечеринках куда просторнее! Но удивляло его то, что в городе, где столько народу, все живут дружно и весело. Воскресали в памяти старый Челябинск, серый вокзал, клубы грязно-белого дыма, выталкиваемого из труб черными паровозами, ледяной ветер в каменных коридорах улиц, бегущие куда-то неприветливые горожане. И еще вспоминались ему тонкие, странно иссохшие ноги сына, неподвижно торчавшие из-под казенной простыни. Но Светлогорск словно заслонял эти тяжкие, надрывающие сердце картины.

— Хороший ваш город, — сказал Гайфуллин за обедом у Низамовых. — Может, потому здесь хорошо, что вы сами его построили? В таком городе и я бы пожил.

За столом промолчали: все-таки Гайфуллин дальний родственник, а семья и без него большая.

— Один я, изба покосилась. Зачем мне новую строить? — заговорил он в другой раз, когда дело уже шло к тому, что пора уезжать.

— Женись, — пошутил Равиль, но, посмотрев на Гайфуллина, умолк: на глазах старика сверкнули слезы.

— Разве можно шутить над старостью? — строго сказал Ярулла сыну, что-то обдумывая. — Тебе, я вижу, в самом деле здорово здесь понравилось? — обратился он к Гайфуллину, радуясь, что старик побежден в давнишнем споре. — Оставайся у нас. Если Ахмадша женится и тесно станет, комнатку тебе выхлопочем. Хочешь, устраивайся сторожем куда-нибудь, а то и возле нас проживешь.

Однако Гайфуллин не привык к даровому хлебу.

Вскоре Зарифа получила от него заявление с просьбой принять на работу, помеченное вместо подписи крестиком; прочитав, спросила:

— Почему же домой не едешь?

— Теперь в деревне без меня обойдутся, в поле я уже не работник. На пенсию тоже не могу: колхоз сам бедный.

Так дедушка Гайфуллин попал в сторожа на транспортный склад, где стояли бензобаки. Одна мысль, что он может быть своим, к тому же полезным человеком в таком прекрасном городе, наполняла его чувством гордости.

В этот тревожный для всех день он вел разговор с подростком из команды, тренировавшейся на спортплощадке посреди большого озелененного двора.

Занятая своими невеселыми мыслями, Зарифа прошла мимо них, но, услышав звонкий голос Хаят, оглянулась. Да, это была она, в трусах и майке, в тапочках на босу ногу.

— Ты уже не маленькая, слава аллаху, скоро станешь женой какого-нибудь доброго человека, — степенно выговаривал ей бабай Гайфуллин. — Матерью будешь. А как ты себя ведешь? Я думал, мальчишка озорник бегает без штанов, а это, оказывается, ты. Отец — почтенный человек, увидит — со стыда сгорит и Наджия-апа со стыда сгорит, и я тоже готов сквозь землю провалиться.

Хаят молчала, только нетерпеливо морщилась: в семье и ее приучили относиться к старшим с почтением. Однако все выражение ее лица говорило: а не мешало бы тебе и в самом деле провалиться куда-нибудь.

— Здравствуй, товарищ Гайфуллин! — без церемонии оборвала Зарифа наставления бабая. — Здравствуй, Хаят!

Девушка посмотрела обрадованно: очень кстати появилась Зарифа-апа! Не раз Хаят говорила Салиху:

— Красивая у тебя мать.

— А чем я хуже?

— Ты совсем другое.

Салих грустнел, но не сдавался:

— Зато на работе — огонь.

— Не знаю, — поддразнивала девушка, — огонь у нас на промыслах — плохой работник.

Зарифа… Хаят очень хотела бы походить на нее, хотя не могла понять, отчего такая женщина живет без мужа: не шло к ней горькое слово «вдова».

— Как у вас дела, девочка?

— Ахмадша и Равиль уехали в Камск. Отец дни и ночи на Исмагилове: хочет опять какое-то новаторство провести. Без Ахмадши дома неинтересно стало, скучно: я с ним больше дружу. Минсулу у нас тоже славная, но с ней не разговоришься. Работает лаборанткой, а по вечерам вышивает полотенца да салфетки и молчит. Для чего она их вышивает? Ведь замуж все равно не пойдет.

— Отчего же Минсулу не выйти замуж?