На обратном пути тов. Склянский ни слова мне не сказал. Из РВС я опять отправился на вокзал, и тут опять повторилась старая история, то есть вскоре комендант станции вновь передал мне приказание немедленно явиться к тов. Склянскому. На этот раз за мной была уже прислана машина.
В РВС тов. Склянский мне сообщил, что мне приказано возвращаться в Симбирск и вновь принять командование Восточным фронтом. Такого оборота дела я никак не ожидал и даже считал это просто невозможным, о чем незамедля и сказал тов. Склянскому. Как же я могу вернуться на должность командующего фронтом, когда буквально две недели назад был с этой должности снят? Кто же меня будет слушаться? За это тов. Склянский меня достаточно внушительно отчитал, указав на неуместность моих сомнений.
Одновременно мне было передано приказание Владимира Ильича немедленно ехать в Серпухов, где находился тогда штаб главнокомандующего, и "договориться" с последним. Неожиданности этого дня продолжались и в Серпухове, где я узнал от главнокомандующего, что я был снят за неисполнение его приказания и вообще за недисциплинированность, о чем я узнал впервые, и самым категорическим образом стал протестовать. Тут-то трудное поручение найти "общий язык" чуть было не обратилось в невыполнимое, и только вмешательство члена РВС, сколько помню, тов. Аралова привело к благополучному выполнению поручения. Уже поздно ночью возвратился я от главнокомандующего в Москву. Мысленно я решил на будущее быть абсолютно дисциплинированным и уж никак не давать повода главнокомандованию обвинять меня в этом недостатке.
Несмотря на это, в июне я в полном смысле слова не исполнил приказа главнокомандующего. Наступление на Восточном фронте развивалось вполне успешно. Белогвардейские армии Колчака откатывались за Уфу, а в это время главнокомандующий отдал приказ остановиться на реке Белой. Я отказался остановить наступление. Решение вопроса перешло к Владимиру Ильичу.
8 июля 1919 года я был перемещен на должность главнокомандующего. По этой должности мне не приходилось принимать систематического участия в работах СНК и СТО. Лишь в отдельных случаях главнокомандующий вызывался для участия в обсуждении отдельных вопросов, стоящих на повестке дня.
В памяти сохранилась проводимая Владимиром Ильичем работа на этих заседаниях СНК и СТО. Ярко сохранившийся в памяти
Такого рода записки на этих заседаниях получал и я. Содержание их относилось к вопросам обстановки на том или другом участке фронта, или они являлись проверкой исполнения отданного раньше Владимиром Ильичем распоряжения и постановления СНК или СТО. Получал я такие записки Владимира Ильича и через тов. Склянского, когда последний не мог немедленно дать там же, на заседании СНК и СТО, требуемый ответ. Исполнение по этим запискам шло в минимальные сроки: иначе — получались уже другого рода записки.
Однажды мне пришлось получить и такого, назову тяжкого, содержания записку. Вопрос касался ликвидации сапожковского восстания в Приволжском районе[9]
. Владимиром Ильичем был задан конкретный вопрос: почему ликвидация не была закончена в назначенный срок? Штаб заготовил достаточно пространный и маловразумительный доклад. Доклад был охарактеризован Владимиром Ильичем бюрократической отпиской, и главнокомандующему было предложено отказаться от бюрократических навыков. Этот предметный урок был вполне й мною, и штабом заслужен, но, к сожалению, он не был последним.Такого же рода урок пришлось получить много позднее, по окончании гражданской войны, когда три центральных управления Нар-комвоенмора дали три разные численности бойцов Красной Армии. Этот случай доставил много неприятностей всему РВСР.
Э. М. Склянский аккуратно сохранял эти записки Владимира Ильича. В день кончины Владимира Ильича в понятном порыве воспоминаний мы с Э. М. Склянским пересмотрели ряд этих записок, и перед нами раскрылась картина их значимости.
Сколько важнейших вопросов было разрешено, выяснено или намечено такого рода перепиской на заседаниях СНК и СТО! И что особенно поражает, так это та грандиозная осведомленность до мельчайших деталей Владимира Ильича во всех вопросах по Нар-комвоенмору. Именно эта осведомленность и позволяла Владимиру Ильичу буквально с полуслова понимать, о чем идет речь в этих коротких, лаконически изложенных записках, и столь же короткими ответами давать решения по ряду ответственнейших вопросов.
Записки, которыми располагал Э. М. Склянский, имеются в материалах Института Маркса — Энгельса — Ленина. Две из них, относящиеся к 1921 году, помещены в XX Ленинском сборнике.