том 6

Он не перебивал. Он слушал молча. И это не стесняло и не казалось обидным. Заметно похудевшее, утомленное лицо его выражало большую сосредоточенность. Внимание его к тому, что я говорил, было несомненным и не пассивным. Время от времени он смотрел в мою сторону. Кивал головой, мелькала усмешка. Иногда срывалось междометие или короткий вопрос:

— Как настроены партизаны?

— Немного ворчат, но дружелюбно. Снарядили кавалерийскую бригаду на фронт. И сами снабдили ее провиантом и фуражом.

Я рассказал Владимиру Ильичу о своей поездке по сибирским районам, о непосредственных разговорах с партизанами, о желании их принять более активное участие и в обороне страны, и в делах внутреннего устройства.

— Просят разрешить им делегатское совещание — поговорить о положении дел дома и на фронтах.

— Что же, может быть, это и не плохо. Может быть, вам следует подумать над этим, поговорить в Сибревкоме.

Мне пришлось умолчать о разговоре по поводу этих партизанских пожеланий с "предом" Сибирского ревкома[224]

. Ни о каких совещаниях тот не хотел и слушать.

Я умолчал перед Владимиром Ильичем об этом нашем внутреннем сибирском разногласии, чтобы не было похоже на жалобу за спиной на сибирского "преда".

Умолчал и смутился. Ленин смотрел на меня так внимательно и серьезно, что я не мог не понять: он угадывал (может быть, даже знал) отношение к этому делу "преда" и зорким глазом своим проверял меру моей искренности.

Чтобы отвлечь от себя внимание, я начал рассказывать о своем посещении во время той же поездки красноярского офицерского концлагеря.

— Скажите, — перебивает Ленин, — нам не приходилось с вами говорить вот так же близко (он показал рукой через стол) в эпоху девятьсот пятого?

— В марте девятьсот шестого, — отвечаю я, — в квартире на Пименовской я вам рассказывал о московской типографии ЦК в подземелье на Лесной.

— Так, так… Вы хотели ее тогда временно убрать оттуда? Удалось это?

— В полной мере.

— Я перебил, извините. Вы заговорили о лагере. Продолжайте, пожалуйста.

Встреча на Пименовской 15 лет назад была памятной для меня. Ленин был тогда в Москве нелегально и совсем не походил на Ленина: ярко-рыжие, лихо закрученные кверху усы, круглый, гладко выбритый подбородок, синяя суконная поддевка и приказчичий суконный картуз с лаковым козырьком, смазные сапоги в заправку. Он торопился на конспиративное собрание и лишь на ходу, мельком задал мне два-три коротких вопроса о типографии.

Однако в его памяти осталась, по-видимому, какая-то деталь этой короткой встречи. Уточнив теперь эту деталь, Владимир Ильич, не останавливаясь на ней, предложил вернуться к сибирскому вопросу о лагере.

В этом вопросе, как и в партизанском, тоже сказывалась отличительная особенность сибирской белой армии: слишком слабо ядро царских офицеров-кадровиков (кроме генералитета). Большинство прапорщичьего типа — канцеляристы, учителя, лесничие, принудительно мобилизованные в офицеры по своим штатским "командным" должностям. Эти далеко не воинственные кадры после изгнания Колчака из Омска оказались во власти сугубо мирных профессиональных навыков. А после созванного в самом лагере митинга было выявлено значительное количество желающих работать в советских учреждениях.

— Там, вероятно, много мелкой интеллигенции, — спрашивает Владимир Ильич, — учителей, статистиков?

— Очень много. Несколько десятков для начала уже работает в наших земорганах.

— И вы уверены, что работают честно?

— Случаев нарушения слова пока не было. В массе своей при всяких условиях это плохие вояки.

Вдруг неожиданно быстрый отход от сибирских вопросов.

— Читали сегодняшние газеты? Знаете, что у нас на Западном фронте? — интересуется Ленин.

— Встретил Бухарина с последними сводками — обещает не сегодня-завтра Варшаву.

Едва заметная тень прошла по его лицу. Он покачал головой, сказал как бы для себя:

— Часто забывают, что большее количество приносит новое, иное качество. Оптимизм может обернуться легкомыслием.

И трудно было понять, к

чему это относится — к Бухарину, или к последним сводкам, или к нему и к ним.

— Последнее письмо ЦК в Сибирское бюро ЦК РКП(б) — о посылке коммунистов на Крымский фронт[225] — при вас было получено? — спрашивает Ленин.

— Нет, после. Я ознакомился с ним здесь. Владимир Ильич подтянул к себе газету.

— Вот что скажу вам, — он взял карандаш и что-то отчеркнул в газете. — Военмора сейчас здесь нет. Поговорите с его замом, как наши дела на западе. А от себя добавлю: надо изворачиваться!

Я шел из Кремля в военный наркомат. И вновь взволнованно переживал только что законченную беседу. Вновь встало в памяти утомленное, строгое, простое и доброе лицо.

Припоминались свои слова, сказанные ему. Внимание, с каким он слушал, кивал головой, улыбался, подавляя собственную человеческую усталость. Вновь вдумывался в его слова, улавливая их внутренний смысл…

"Надо изворачиваться!"

И сразу вдруг остановился. Сознание поразительно простого, ясного смысла этих двух слов парализовало движения. Стало жарко от стыда за то, что не сумел понять их сразу, тогда же, когда они были сказаны.