том 6

Вот он быстро отметил глазами только что входящего: молодой человек с черной густой шевелюрой, в круглых очках. Он входит уверенно, смотрит прямо перед собой, не замечая других. Сибиряк уже знает его: это главный его супротивник Кантаров — сторонник самой "левой" позиции.

Один какой-то момент Ленин как будто любуется им, схоронив под усами улыбку. Потом сразу, что называется в лоб, атакует вопросом:

— Как вы сегодня насчет Иртыша?

Кантаров не казах. Но он известен своим проектом о принудительном выселении из Казахстана всех русских поселенцев. И он не задерживается с ответом:

— Иртыш? Разумеется, освободить и передать исстари казахские земли казахам.

— А переселенцы? А русские казаки?

— На Алтай — там много всяких земель!

— …исстари принадлежавших тоже другим народностям? — перехватывает Ленин. Он не скрывает своей иронии — уже сарказм звучит в словах и насмешкой брызжут глаза.

За столом с интересом прислушиваются. Кантаров остается неуязвим:

— Историческая справедливость, — настаивает он, — должна быть восстановлена!

— Справедливость — это из головы, — замечает Ленин. — А реально — это новое насилие над массами, вам не кажется?

Такие встречи председателя никого, по-видимому, не обижают, не ставят в неловкое положение. Наоборот, люди сразу вводятся в курс дела как его активные выполнители, имеющие право на собственное суждение. Дело обертывается к ним как раз той стороной, которой до этого они, может быть, и не замечали или не придавали значения. Они становятся доступнее, ближе друг к другу, как будто пришли не на официальное заседание, а на дружескую беседу.

Вероятно, не редко и не только в исключительных случаях Ленин берет на себя непосредственное руководство в комиссиях. И комиссии с его участием, вероятно, многолюднее и полнее обычных. Однако в них, и это уже наверное, меньше сутолоки, больше порядка и дела. Как будто уплотняется при нем и самое дело, и даже время, в которое оно укладывается.

В дверь заглядывает и осторожно, боком проходит казах. Не так молод, смуглолиц, широкоскул, следы оспы на лице, небольшие внимательные глаза. В европейском скромном костюме и, видно, давно отошел от кочевых навыков. За ним так же осторожно, но уверенно входит другой — в национальном халате и лисьем малахае. Ленин оживленно приветствует их:

— А вот и они, именинники наши! Здравствуйте! Скажите нам, пожалуйста, для начала: что хуже — казаки над вами или вы над казаками?

Галим Тажибаев чуть трогает малахай, оглядывает собрание и недоуменно разводит руками. Но, взглянув на Ленина, расцветает широкой улыбкой:

— Не знай… Оба плохая! Я так думаю: зачем над, зачем под? Вместе надо!

Ленин, довольный, смеется. Он ищет взглядом Сибиряка. Переводит глаза на Кантарова. Глаза блещут внутренним веселым смехом.

— И учиться надо, правда? Учиться управлять… и уживаться с друзьями?

Посмотрел на часы уже как председатель…

— Кажется, все пришли? Приступим, товарищи? Задвигали стульями. Защелкали привычно портфели. Затихли негромкие разговоры. Никто не заметил, как переглянулись Канта-ров с Сибиряком. Вчера они добросовестно сражались друг с другом. И теперь взглядами как будто спрашивали один другого: ну, как сегодня?..

— За кем доклад? — открывает заседание председатель. — Товарищ Серго…[222]

Пожалуйста! Коротенько, самую суть.

Председательские часы перемещаются из жилетного кармана на стол: старые навыки нелегальных собраний, когда каждая минута на строгом учете.

Почти все, кроме приезжих, знают ленинское "коротенько". Оно отнюдь не означает спешки и торопливости обсуждения, но ведет заседание к быстрейшему окончанию. Заключается в нем призыв к сосредоточенности внимания, к точности мысли. Подразумевается совет: не расплываться в словесных украшениях!

Сибиряк подсел к своему единомышленнику — иртышскому, казаку Гамидову. Они приехали сюда вместе и с одним и тем же наказом — защищать неотрывность Иртыша от Сибири. Немногословный Гамидов, более привычный к сибирским степным просторам, чем к заседаниям, чувствовал себя связанным. Боевое настроение первых московских дней у него неуклонно понижалось. Со вчерашнего дня Сибиряк заметил в нем неуверенность и колебания даже в вопросе об "иртышской" территории. Сейчас Гамидов особенно внимательно присматривался к Ленину.

Докладчик не растягивал. История вопроса, он знал, достаточно всем известна. Охраняя дворянское землевладение, царское правительство отнимало и позволяло отнимать земли у слабых народностей. На эти земли переселялись из России многие тысячи крестьян. Казахи, как и другие малые народы, под гнетом насилия вынуждены были тесниться и терпеть. Протесты их нередко переходили в восстания и свирепо подавлялись.

Лишь за четыре года до этого было подавлено последнее казахское восстание, сотни повстанцев были казнены и осуждены на каторгу…[223]

— Казахская ненависть к царизму, — говорит докладчик, — направлялась царскими сатрапами на русских поселенцев — крестьян и казаков. Национальная вражда становилась завесой для угнетателей и громоотводом народного гнева.