Том 6. Письма 1860-1873

On parle toujours beaucoup ici de la double démission^* du Ministre de la Guerre, qui serait remplacé par Albédinsky, et du Ministre des Domaines… le sens de tout ceci est très clair. — C’est la même influence qui va gagnant du terrain… Mais tout ceci n’a pas le moindre avenir, car ce n’est pas même de la réaction qui d’ailleurs n’aurait aucune raison d’être, c’est tout bonnement de l’intrigue…

Dieu, ma fille, que ma lettre a dû vous ennuyer et qu’elle doit vous faire redouter ma présence. Mais tu sais bien que la présence vivante est toujours moins monologue que l’écriture — tu verras. En attendant, que Dieu te garde.

A toi de cœur.

Перевод

С.-Петербург. Среда. 21 июня 1867

Складывается впечатление, милая моя дочь, что мы с тобой совсем отдалились друг от друга. Однако это отнюдь не так, и меня более чем когда-либо одолевает желание тебя видеть. Я мечтаю опять сидеть рядом с тобою и твоим мужем под привычною сенью погодинского сада^*, объятый, физически и духовно, той атмосферой московского лета, столь мною любимой, где столько воздуха, света и колокольного звона. Мне не терпится вновь обрести все это, включая тебя, — и я жду только близкого отъезда Валуева

, чтобы уехать самому^*. — Сейчас мне здесь страшно сиротливо. Вчера даже Дмитрий укатил от меня в Ораниенбаум, под крылышко Мельниковых^* — и после этого последнего отъезда мною уже совершенно завладело ощущение одиночества, не прогоняемое никакой суетой, никакими приглашениями на обеды и т. д. Я немного похож на человека, который, будучи при полном параде, чувствует себя голым, потому что на нем нет нательной рубашки…

Но поговорим о предметах менее личных и более занимательных… Все, что я узнал от вернувшегося князя Горчакова, утвердило меня в моих прежних оценках^*. — Визит в Париж, со всеми сопутствовавшими ему празднествами и происшествиями^*

, в конечном счете был не чем иным, как исторической фантасмагорией, никоим образом не повлиявшей на современное положение вещей, но не лишенной, тем не менее, определенного своеобразия и определенной значительности. Французы по-человечески очень верно оценили государя, несмотря на всевозможные предостережения и наветы… Это, разумеется, не могло бы дать сейчас никаких практических результатов, только лишний раз продемонстрировало, что есть родство между человечной сущностью русской натуры, коей наш государь безусловно является одним из лучших представителей, и теми добрыми инстинктами, которые еще живы во французском народе. В соседстве с германским элементом это родство, по контрасту, выказалось особенно ярко^*. — Но все это не окажет никакого прямого воздействия на грядущие события, чреватые всякого рода кризисами и катастрофами, в свете которых столь странно будут выглядеть все эти вавилонские празднества, им предшествовавшие… Провидение, со свойственным ему великим артистизмом, приберегает для нас один из самых поразительных театральных эффектов…

Под общество заложена мина, и вот на этой уже готовой взорваться мине разыгрывается комедия, в которой торжествующее в своей цивилизованности человечество обнимается в мире и братском согласии… Свидетельство тому — отношение европейских правительств к событиям на Востоке в момент, когда в Лондоне и Париже готовятся чествовать султана^*, — это на уровне власти… и еще одно свидетельство — уже со стороны народа — раскрытие очага покушений, на манер польских, только что полыхнувшего в рядах рабочего класса Англии^*, того самого класса, который в недалеком будущем станет хозяином страны.

Вот о чем нужно писать и писать «Москве», чьего близкого воскрешения все здесь ждут с нетерпением…^*

Это голос, к молчанию которого и то прислушивались, так представьте, с какой радостью воспримут его слово и интонацию… Мне кажется, что при данных обстоятельствах «Москве» будет легко избежать самых опасных подводных камней. — Ведь злобой дня сейчас, более нежели когда-либо, является славянский вопрос, который в своем бесконечном разнообразии обнимает и охватывает все другие, и вот на этой-то ниве можно безбоязненно развернуться.

Несмотря на кажущуюся свою безличность, вопрос этот — наиболее глубинный, наиболее прочувствованный из наших вопросов и затрагивает всех и вся… Приезд к нам славян^* высветил много любопытного, и особенно поражает сходство впечатлений, произведенных их присутствием на самые, по видимости, непримиримые элементы нашего общества — на административную high life[43] Петербурга и на остатки нигилистической партии… совпадение во взглядах на некоторые вопросы — в высшей мере разоблачительное и поучительное…

Здесь по-прежнему много говорят о двойной отставке^* — военного министра, на чье место прочат Альбединского, и министра государственных имуществ… все это совершенно понятно. — Тут действуют те же пресловутые силы, которые норовят укрепить позиции… Но все это не имеет никакого будущего, ибо это даже не реакция, для которой, притом, нет ни малейших оснований, это просто-напросто интриги…