Том 6. Письма 1860-1873

J’ai été [66] d’apprendre par ta dernière lettre que le 15 de ce mois Mr Федя allait être réintégré au Lycée^* — il en était temps et pour lui, et pour toi, car je ne comprends que trop bien, combien dans ton état de santé sa turbulente présence devait peser sur tes nerfs, en même temps que cette prolongation de dissipation et d’indiscipline lui était préjudiciable à lui-même… Ce qui me satisfait moins, c’est ton voyage à Samara, avec ses fatigues et ses privations de tout genre. Je ne comprends même pas que, les ayant une fois expérimentées, tu commettes l’imprudence de t’y exposer derechef dans ton état actuel de santé. Et que deviennent donc toutes ces idées de rafraîchissement et de repos qui se rattachaient pour toi à celle de la possession de Tourovo

^*. Je te supplie de te ménager… et après ce qu’il vient de m’arriver, tu me dois bien cela. — Mille amitiés à ton mari.

Перевод

Петербург. 11 июля

Сегодня, как ты знаешь, 40-ой день со смерти Мари и 2-ая годовщина смерти Дмитрия^*. Судьба за короткий срок собрала богатую жатву. Не считая прочих смертей, следовавших одна за другой в эти два истекших года… Так в любом существовании наступает пора великого опустошения, и если уж это началось, одному Богу известно, где конец.

Я провел несколько дней в Царском, где, благодаря поистине чудесной заботливости Дарьи, бедной мама́ было настолько хорошо, насколько это возможно, что не мешает ей, увы, чувствовать себя там неловко — как и везде, а может быть, более, чем где-либо, в чем виновато ее болезненное состояние духа, заключающееся в постоянной боязни выставиться, навязать другим свое общество и т. д. и т. п., ее чрезмерная скромность, переходящая, в конце концов, в свою противоположность. Увы, она и не догадывается, до какой степени эта присущая ее натуре обособленность, эта Menschenscheu

[67] повлияла на судьбу несчастной Мари. Ведь именно из-за непоколебимой замкнутости матери жизнь в родительском доме сделалась для нее в определенный момент настолько бесцветно унылой, — несмотря на всю любовь, какой она была в нем окружена, — что, дабы вырваться на волю, она очертя голову бросилась в нелепейшее из замужеств. Но этого моя бедная жена никогда не могла понять и никогда не поймет, ведь верно, что человек, даже самый лучший, самый беспристрастный к себе самому, не наделен способностью наблюдать за собой со стороны, как не наделен он способностью видеть без зеркала собственное лицо.

В настоящий момент мы в городе, где просто невыносимо. Поэтому я льщу себя надеждой, что она не замедлит вернуться в Царское. Дарья, замечу еще раз, со всей вообразимой готовностью окружает ее заботами, однако я жду не дождусь, чтобы она как можно скорее вновь обрела свободу движений и полную самостоятельность… Да, положение непростое, и я был более чем прав, когда сказал, что всякое несчастье — это одновременно и стихийное бедствие…

Я с удовлетворением узнал из твоего письма, что 15-го числа Федя будет вновь водворен в Лицей^*

— время приспело, и для него, и для тебя, ведь я прекрасно представляю, каково тебе было, при твоем нездоровье, переносить его неуемную резвость, да и ему самому вредно столь продолжительное безделье и отсутствие дисциплины… А вот что меня устраивает куда меньше, так это твоя поездка в Самару с ее тяготами и всевозможными неудобствами. Просто не понимаю, как ты, единожды их испытав, не остерегаешься вновь проходить через все это в твоем теперешнем состоянии. И что сталось со всеми твоими надеждами отдохнуть душою и телом, которые ты связывала с приобретением Турова^*. Умоляю, береги себя… после того, что выпало на мою долю, ты просто обязана делать это для меня… — Самый сердечный привет твоему мужу.

Аксаковой А. Ф., 7 февраля 1873^*

214. А. Ф. АКСАКОВОЙ 7 февраля 1873 г. Петербург

Ce 7 février