Том 6. Письма 1860-1873

Бесконечно милая моя дочь. Если бы человеческие мысли обладали счастливой способностью сами обращаться в письма, написанные, сложенные, запечатанные и отправленные по почте, я уверен, не проходило бы дня, чтобы ты не получала от меня два или три письма, ибо мысли мои постоянно обращены к тебе, опекают тебя, окружая заботой и лаской. — И вот сегодня посылаю их тебе в более осязаемой форме, по совету Китти, прямо в Женеву, на Воды, в дом Петрова^*, в надежде, что они тебя еще там застанут. Последние известия о тебе, то есть о твоем лечении и о его результатах, меня порадовали; однако, хотя и можно с уверенностью утверждать, что в состоянии твоего здоровья наступило несомненное улучшение, это, увы, не снимает опасений за будущее, и за будущее самое близкое. Какое решение ты примешь относительно зимы? Что скажет тебе на этот счет твой внутренний голос, единственный твой советчик? Жду твоего решения с живейшим интересом и участием, поскольку признаю свою неспособность предложить в сложившейся ситуации что-либо, не сопряженное со множеством неудобств. Единственное, в чем я глубоко убежден, это в том, что буду безмерно рад тебя увидеть. — Независимо от твоих писем, я недавно получил о тебе известия от графа Г. Строганова^* — через десять дней после того, как он видел тебя в Уши, у великой княгини. Я тоже был бы не прочь повидать тебя там. — Эти прелестные уголки природы обладают неотразимым очарованием, когда смотришь на них издалека, хотя пребывание там не мешает чувствовать себя несчастным. Опыт ничего не меняет, и признавая, что это оптический обман, тем не менее воспринимаешь его как самую очевидную реальность. — Неужели эти строки, написанные в сумерках, между 4 и 5 часами вечера, при последних лучах солнца, более похожих на мираж, чем на реальность, неужели ты будешь читать их посреди всех этих красот природы? — У нас здесь сбор винограда еще не начался, а вместо Монблана перед глазами у меня Гостиный двор, весь мокрый от дождя.

Не пишу тебе ничего о нашей семье, поскольку знаю, что этим займется Китти, да к тому же то, что можно о нас сказать, вряд ли тебя обрадует. Как всё, что приходит в упадок, жизнь наша становится все более грустной и бесцветной.

Что до меня, то теперь я более всего тревожусь о бедной жене моей, а вместе с тем и о Мари^*. — Из ее писем ты, наверное, знаешь обо всех волнениях, горестях и неприятностях, которые ей довелось пережить за последнее время. — Сейчас ей как будто стало полегче, благодаря деньгам, которые я смог ей послать. — Тем не менее еще два месяца она, по-видимому, должна будет провести в этом отвратительном деревенском заточении. — От Анны, со времени ее приезда в Ливадию^*, я получил только одно письмо (без даты). Не знаю, встретилась ли она там (и как) с комичным героем своего нелепого романа^*

. — Словом, ясно одно, все мы сейчас находимся далеко друг от друга. — Бог даст, в ближайшем будущем мы снова соберемся вместе, и на этот раз никто из нас не будет отсутствовать. — Так до свиданья, и до скорого, моя милая дочь.

Каткову М. Н., 7 октября 1863^*

19. М. Н. КАТКОВУ 7 октября 1863 г. Петербург

С.-Петербург. 7-го октября 1863

Почтеннейший Михаил Никифорович,

Не раз в наших беседах, в Москве^*, говорили мы о пагубном направлении нашего Министерства народного просвещения — до того пагубном, что оно вменяет в обязанность всякому благонамеренному русскому противодействовать ему всеми силами^*

. — При этом, помнится мне, я высказал вам мое убеждение, что направление это, сколько оно вредно, столько же и несостоятельно у нас и лишено всякой raison d’être.[6] Так оно в своем начале противно всем чувствам и убеждениям верховного представителя власти. Терпимость же, ему оказываемая, объясняется какою-то страшною мистификациею, только в одной России возможною. Князь Горчаков, с которым я часто имел случай обо всем этом говорить, вполне разделяет и взгляд наш на самое направление, и мое мнение о его несостоятельности. — К тому же он, может быть, единственный человек между нами, который и по своему влиятельному положению, и по своему усердию к общему делу имеет и силу, и волю заявить с успехом, где следует, свой решительный протест против всего этого бесчинства. Но ему нужны факты, ему нужны точные несомненные показания, на которые он мог бы опереться… Что достаточно для личного убеждения, далеко не достаточно для государственного обличения.

Следственно, почтеннейший Михаил Никифорович, без вашей помощи, без вашего содействия и тут не обойдется.