Том 6. Письма

Или «ризы души своей» боится замарать... — В стихотворении Клюева «Полунощница» (1912) есть строка: «Не запачканы ль где ризы чистые» (Клюев Н. Песнослов. Книга первая. Пг., 1919, с. 75). Однако раздраженный тон Есенина вызван не этими, а другими словами — в клюевском письме к нему есть такой абзац:

«Ты действительно победил пиджачных бесов, а не убежал от них, как я, — трепещущий за чистоту риз своих. Ты — Никола, а я Касьян, тебе все праздники и звоны на Руси, а мне в три года раз именины» (Письма, 217). Клюевское уподобление здесь связано с тем, что св. Николай Чудотворец является одним из самых чтимых святых на Руси, тогда как память преподобного Кассиана (Касьяна) празднуется лишь в високосные годы.

«Рим» ~ Вы так тепло о нем отозвались... — Иванов-Разумник посвятил поэме Клюева «Четвертый Рим» один из разделов своей статьи «“Три богатыря”», где, в частности, писал:

«Неожиданного в ней <поэме> нет ничего для знакомых с последними годами творчества этого поэта <...>; осознавший свою силу Илья Муромец размахивается в последних своих стихах и бьет, как в былинах, “по чем п`опадя”. Впрочем, Илья по силе (сила — громадная!), он скорее Алеша Попович по хитрости: раньше пробовал рядиться он “в платье варяжское”, да скоро увидел, что сила его — в своем, исконном, и не без лукавства сильно ударил по этой струне своего творчества. И силу свою — осознал:

Зырянин с душой нумидийской —Я родной, мужицкий поэт...

<строки из “Четвертого Рима”>. <...> Самонадеян захват поэмы; но Клюев — имеет право на самонадеянность: силач!» (журн. «Летопись Дома Литераторов», Пг., 1922, № 7, 1 февр., с. 5).

Безвкусно и безграмотно ~ со стороны формы. — Это пристрастное суждение вызвано, скорее всего, не формальной, а содержательной стороной поэмы Клюева, которая, по сути, является негативным откликом на есенинскую «Исповедь хулигана». Ср.:

Не хочу быть знаменитым поэтомВ цилиндре и в лаковых башмаках.Предстану миру в песню одетымС медвежьим солнцем в зрачках.. . . . . . . . . . .Не хочу быть лакированным поэтом

С обезьяньей славой на лбу!. . . . . . . . . . .Блюду я, вечен и неизменен,Печные крепи, гумна пяту.Пилою-рыбой кружит Есенин,Меж ласт родимых ища мету.. . . . . . . . . . .

Анафема, Анафема вам,Башмаки с безглазым цилиндром!

(Клюев Н. Четвертый Рим. Пб.: Эпоха, 1922, с. 9, 16, 21).

«Молитв молоко» ~ Шершеневич со своими «бутербродами любви». — Строки из «Четвертого Рима» (там же, с. 10):

А сердце — изба, бревна сцеплены в лапу,Там горница — ангелов пир,И точат иконы рублевскую вапу,

Молитв молоко и влюбленности сыр, —

сравниваются здесь со следующим местом из поэмы В. Шершеневича «Вечный жид» (1919):

...ласки хрустящих любимыхОблепили меня, как икра бутерброд.

(В кн. В. Шершеневича «Вечный жид: Трагедия великолепного отчаяния», [М.]: Чихи-Пихи, [1919], с. [7]).

По мнению исследователя творчества Клюева Л. А. Киселевой, «“бутерброды любви” — этот образ уже на лексическом уровне обнаруживает эклектическую свою природу и достаточно циничный смысл; тогда как “молитв молоко” и “влюбленности сыр” не просто органичны и закономерны в клюевской поэтике (ср.:“Блинный сад благоуханен...”; “Щаный сад весь в гнездах дум грачиных...” <строки из стихотворений поэта>), но мощно вписаны в тот культурный контекст, в котором и Богородица традиционно именуется “пищным раем”» (подробнее см. в кн. «Николай Клюев: Исследования и материалы», М.: Наследие, 1997, с. 195 и сл.).

Сам знаю, в чем его сила и в чем правда. — Это ответ Есенина на слова критика из его «“Трех богатырей”»: «Силу свою он <Клюев> осознал, он знает, в чем и где она; взяв эпиграфом строки Сергея Есенина: “А теперь хожу в цилиндре и в лаковых башмаках”, он обрушивается на эти символические башмаки и цилиндр...» (журн. «Летопись Дома Литераторов», Пг., 1922, № 7, 1 февр., с. 5).