Том 6. Под солнцем тропиков. День Ромэна

Будучи от природы остро-наблюдательным, я тотчас заметил, что от последних слов моих дочь техника, Вера, собиралась плакать; она еще не сморщилась и ни разу не всхлипнула, но из глазенок ее выкатились два прозрачных ядрышка и звучно шлепнулись на тротуар. В то же время мой тонкий слух уловил грохотанье ведрами в сенцах. Возвращалась бабушка: за последнюю неделю она постоянно грохотала – ведрами, корытом, ухватами, самоваром, посудой, ботами и всякими другими предметами, которые ей попадались на глаза, под руки или под ноги. Характер у бабушки изменился неузнаваемо. Лялюшкина она терроризовала кочергой, так что он, не вылезая, сидел в своей бане; меня муштровала каждый день, как в проклятое старое время не муштровали и новобранцев.

Схватив фуражку, я выбросился в окно.

– Бежим скорей, – шепнул я одеревеневшей Вере, подхватил ее и увлек вниз по Роговой улице.

На ходу я объяснился:

– Петька полетел отыскивать тебя. И вот ты вернулась, а его до сих пор нет. Теперь бабушка съест живьем техника, его баню, тебя, твои косички, а заодно и меня вместе с очками…

– Вместе с очками… – выдохнула Вера, бледнея.

Возможность съесть мои очки, такие огромные, со стальным ободком и толстыми стеклами, поразила ее больше всего.

– Клянусь солнцем! – подтвердил я ей, ничуть не сомневаясь, что сказал святую истину. Если бы бабушка узнала, как я удрал через окно, чтобы объяснить все Вере, жизнь моя и моих очков с того мига повисла бы на паутинке.

Я повел Веру в обход квартала, на улицу, параллельную нашей, куда, упираясь в высокий забор, выходил пустырь.

Я забросал ее вопросами: как далеко она улетели, почему вернулась без ялика, где ялик и знает ли она что-нибудь о Петьке?

О Петьке она ничего не знала, кроме одного, что он когда-то обещался ей показать, как царапается кролик, если его взять не за уши, а под пузочко. О своем же путешествии она рассказывала так:

– Когда лодочка стрельнулась от папы вверх, я висела вверх тормашками. Наверно, я обморочилась…

– Обморочилась – это значит?.. – робко спросил я.

– Это значит, обморочилась, – пропела она и продолжала дальше: – Кто меня перевернул потом, не знаю. Может, воздух, который дул, как сумасшедший, и гудел во рту.

Во-от… Подо мной текла большая река с пароходами, про которые рассказывал Петя. Пароходы – так себе, мне не понравились: писклявые какие-то и игрушельные…

– Ты летела высоко? – спросил я.

– Люди были головастыми кнопочками, – отвечала она, – с крокодильими ножками, дома – как шалашики, с одними крышами. Во-от. Когда я пролетела море (потом мне сказали: Каспийское), я догадалась, что можно умереть с голоду, если не покушать в свое время. Но была пустыня, и я летела-летела, летела-летела, пока не показался город. Город Огламыш – магометин, – потом мне сказали. Я опустилась на его главной улице. Ко мне подошли седые люди с полотенцами на головах и в халатах, – похожи на татар. Они отвели меня в свою церковь-мечеть с месяцем на крыше. Здесь я покушала лепешками и сыром овечьим. Вот…

– А ялик? Как же ялик? – спросил я.

– Ялик улетел, как сумасшедший, когда я с него слазила, – спокойно отвечала девочка.

– Ты забыла прикрутить рычажки!..

– Ничего я не забывала, вот еще!.. Но мне некогда было, потому что люди хотели убежать, а я хотела есть…

– Потом?

– Потом я пожила немножко в этом магометином городе у председателя исполкома ихнего, Ширмамедом его зовут, чудной такой, говорит: «Малынька товались, ходы на мина пылавь кушат», это по-туркменски, а по-русски значит: «иди обедать», хи…

– Гм, – сказал я.

– Ничего не «гм». Я знаю: вы там не жили, а я жила. Вот… Потом Ширмамед купил мне билет. Я ехала через Каспийское море, а потом от Астрахани сюда – по железке. Я хочу скорей папу видеть.

Тем временем мы подошли к забору по Остроженской улице, и я, выбрав щелку, стал разглядывать пустырь и баню.

– Аркадий Иваныч, Аркадий Иваныч, – закричал я, увидев техника – небритого, похудевшего и осунувшегося техника, который тоскливо волочил ноги от бани к сарайчику, беспокойно озираясь на бабушкин домик.

– Я есть Аркадий Иваныч, – устало и нехотя отвечал он, подходя к забору, – кто это здесь разорался?

– Па-а-па! – взвизгнула Верка, забив ногами землю, поросшую одуванчиками: эта улица у нас не главная, поэтому она не мощеная и без тротуаров.

Далее, подсадив Веру на забор и дождавшись ее благополучного снижения в объятия сразу помолодевшего на десять лет отца, я побрел по улице, сгорбившись и безнадежно взывая:

– Ах, Петька, Петька, собачий хвост, где ты есть и вернешься ли ты?

Из благоразумия я провел эту ночь не дома, а в Кремлевском саду на лавочке.

4. Перевалив хребет Мак-Доннеля и тропик Козерога…

Перед самым выходом из пещеры, на расстоянии каких-нибудь десяти метров от нее, на каменистом куполовидном холме приткнулся аккуратненький домик в четыре окошка, крытый толем, со стенами, выложенными изразцом. Мимо него проходила широкая дорога, выбитая в камне; одним концом, ближним, она упиралась в пещеру, другим – вела в город. Город расположился внизу по обеим сторонам реки в глубокой зеленой ложбине.