Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар

В тот же день в Чертаново приехали – исправник Бабенин с двумя казаками, земский начальник Разбойщин, волостной старшина Сосков. Лил дождь, деревня была пуста и безмолвна. Начальство прошло в избу старосты Копытцева. Сидор Наумович кланялся в пояс.

– Ну, здравствуй, Сидор, – грозно сказал Евграф Карпович Сосков. – Это что же такое, а?

– Честь имеем! – ответил староста. – Честь имеем спросить, какого пункта касаетесь?

– Ты нешто не слыхал, – имение его сиятельства графа Уварова сожгли…

– Это вы, значит, насчет того пункта, что сгорело имение господина графа Уварова? – сказал облегченно Сидор Наумович и заметно повеселел. – А я думал– насчет податей… не платит народ!.. А насчет пожара – действительно да, ума не приложишь…

На улице в это время к коляске на резиновых шинах, к казакам подошли два подростка, Климентий Обухов и Ванятка Нефедов, – рассматривали с любопытством – резину на колесах, красные казачьи лампасы…

– Пороть – это, конечно, господская воля, и Чертаново можно выпороть, и Игумново, и Одинцово, – а я и ума не приложу, кому ж бы это надобно барина палить. Наши мужики, между прочим, про это и не волнуются, – сгорел, мол, и сгорел барин, помоги ему Бог, – а ежели промежду мужиков какой разговор идет, то – насчет того пункта, как бы подати уплатить в срок… а насчет пожара, – мало ли кто горит?..

В этот же день, 7-го, в земской управе собрался «третий элемент», была принята резолюция:

«1. Выразить глубокое негодование военным чинам, состоящим во главе казачьей полусотни.

2. Выразить негодование чинам полиции, произведшим бестактностью действий панику на станции и в городе.

3. Выразить глубокое порицание городской управе, приютившей казаков в городе Камынске.»

Земский начальник Разбойщин тем же вечером запоздно, вместе с ротмистром Цветковым, пришел к Бабенину. Ротмистр молчал. Говорил Разбойщин, шепотом и очень мягко:

– Я лично уклоняюсь от политической деятельности, как государственный чиновник, но вы можете действовать как частное лицо, и вы можете привлечь через городской суд всех лиц, подписавших резолюцию, к ответственности за оскорбление частной личности…

Бабенин был глубоко расстроен, вполне соглашался с Разбойщиным, но, к сожалению, считал себя лицом государственным, а поэтому находил необходимым предварительно донести по начальству и испросить его указаний.

Еще от прошлого века, наряду с Обществом Народной Трезвости, имелось при соборе в Камынске Добровольное общество хоругвеносцев, председательствовал там Григорий Елеазарович Коровкин. И к Коровкину в тот же вечер после Бабенина пришли Цветков и Разбойщин. Цветков молчал. Афиноген Корнилович говорил доверительно:

– Хотя лично я, как государственный чиновник, обязан от политики уклоняться, тем не менее по крайнему моему разумению полагаю я, а господин ротмистр имеет на то прямые указания свыше, – что настало время для организации действий истинно русских людей. Полиция оказывается бессильной перед крамольниками, даже исправник подвержен революционным идеям, не говоря уже о председателе земской управы, – князь Верейский – и тот оказывается бессильным благодаря природного мягкосердечия… Русский престол в опасности. Должны русские люди стать на защиту царя, отечества и веры, как Минин и Пожарский…

Черная сотня памяти Минина и Пожарского образовалась в Камынске из купцов, огородников, немногих приказчиков, двоих трактирщиков, одного содержателя публичного дома вкупе с духовенством. Неурочно в пятницу загудел в набат соборный колокол от отца протоиерея Иоанна, – и от городской управы в собор пронесено было и установлено в соборе знамя камынского союза русского народа памяти Минина и Пожарского, шествовал крестный ход. После крестного хода организаторы собрались у Коровкина в зале за фикусами, писали донос: