Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926

Я недаром вздрогнул.          Не загробный вздор.В порт,    горящий,        как расплавленное лето,разворачивался       и входил           товарищ «ТеодорНетте».Это — он.    Я узнаю́ его.В блюдечках-очках спасательных кругов.— Здравствуй, Нетте!          Как я рад, что ты живойдымной жизнью труб,          канатов             и крюков.Подойди сюда!       Тебе не мелко?От Батума,     чай, котлами покипел…Помнишь, Нетте, —         в бытность человекомты пивал чаи       со мною в дип-купе?Медлил ты.      Захрапывали сони.Глаз  кося     в печати сургуча,

напролет     болтал о Ромке Якобсонеи смешно потел,        стихи уча.Засыпал к утру.       Курок          аж палец свел…Суньтеся —      кому охота!Думал ли,     что через год всеговстречусь я     с тобою —          с пароходом.За кормой лунища.         Ну и здо̀рово!Залегла,    просторы на̀-двое порвав.Будто на̀век      за собой          из битвы коридоровойтянешь след героя,         светел и кровав.В коммунизм из книжки           верят средне.«Мало ли,     что можно          в книжке намолоть!»А такое —     оживит внезапно «бредни»и покажет

     коммунизма          естество и плоть.Мы живем,      зажатые          железной клятвой.За нее —     на крест,         и пулею чешите:это —    чтобы в мире          без Россий,                 без Латвий,жить единым      человечьим общежитьем.В наших жилах —         кровь, а не водица.Мы идем     сквозь револьверный лай,чтобы,   умирая,       воплотитьсяв пароходы,        в строчки          и в другие долгие дела.

* * *

Мне бы жить и жить,            сквозь годы мчась.Но в конце хочу —         других желаний нету —встретить я хочу

        мой смертный частак,  как встретил смерть           товарищ Нетте.

15 июля, Ялта

[1926]

Ужасающая фамильярность^*

Куда бы    ты      ни направил разбег,и как ни ёрзай,и где ногой ни ступи, —есть Марксов проспект,и улица Розы,и Луначарского —         переулок или тупик.Где я?   В Ялте или в Туле?Я в Москве      или в Казани?Разберешься?       — Черта в стуле!Не езда, а — наказанье.Каждый дюйм       бытия земногопрофамилиен       и разыменован.В голове    от имен        такая каша!Как общий котел пехотного полка.

Даже пса дворняжку         вместо            «Полкаша»зовут:   «Собака имени Полкан».«Крем Коллонтай.         Молодит и холит».«Гребенки Мейерхольд».«Мочалаа-ля Качалов».«Гигиенические подтяжкиимени Семашки».После этого      гуди во все моторы,наизобретай идей мешок,все равно —     про Мейерхольда будут спрашивать:           — «Который?Это тот, который гребешок?»Я  к великим      не суюсь в почетнейшие лики.Я солдат     в шеренге миллиардной.Но и я    взываю к вам          от всех великих:— Милые,     не обращайтесь с ними фамильярно! —

[1926]

Канцелярские привычки^*