Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926

Я  два месяца       шатался по природе,чтоб смотреть цветы            и звезд огнишки.Таковых не видел.        Вся природа вродетелефонной книжки.Везде —     у скал,        на массивном грузеКавказа    и Крыма скалоликого,на стенах уборных,         на небе,               на пузелошади Петра Великого,от пыли дорожной         до гор,            где гро̀зыгремят,    грома потрясав, —везде   отрывки стихов и прозы,фамилии     и адреса.«Здесь были Соня и Ваня Хайлов.Семейство ело и отдыхало».«Коля и Зина       соединили души».Стрела    и сердце        в виде груши.«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!Комсомолец Петр Парулайтис».«Мусью Гога,

парикмахер из Таганрога»На кипарисе,      стоящем века,весь алфавит:         абвгдежзк.А у этого     от лазанья         талант иссяк.Превыше орлиных зон          просто и мило:                   «ИсакЛебензон».Особенно     людей        винить не будем.Таким нельзя       без фамилий и дат!Всю жизнь канцелярствовали,             привыкли люди.Они  и на скалу        глядят, как на мандат.Такому,    глядящему         за чаем            с балконца,как солнце     садится в ча̀ще,ни восход,     ни закат,         а даже солнце —входящее     и исходящее.Эх!  Поставь меня         часок            на место Рыкова,

я б  к весне      декрет железный выковал:«По фамилиям       на стволах и ска́лахузнать   подписавшихся малых.Каждому     в лапкидать по тряпке.За спину ведра —и марш бодро!Подписавшимся        и Колям           и Зинамсобственные имена         стирать бензином.А чтоб энергия        не пропадала даром,кстати и Ай-Петри         почистить скипидаром.А кто   до того       к подписям привык,что снова     к скале полез, —у этого      навсегда        закрывается лик —без».Под декретом подпись          и росчерк броский —       Владимир Маяковский.

Ялта, Симферополь, Гурзуф, Алупка.

[1926]

Беспризорщина^*

Эта тема     еще не изо̀ранная.Смотрите     котлам асфальтовым в зев!Еще  копошится       грязь беспризорная —хулиганья́ бесконечный резерв.Сгинули мать       и отец          и брат егов дни,   что волжский голод прорвал.Бросили их      волгари с-под Саратова,бросила их     с-под Уфы татарва.Детей возить      стараемся в мягком.Усадим их     на плюшевом пуфе.А этим, усевшимся,         пользуясь мраком,грудные клетки       ломает буфер.Мы смотрим      своих детишек            в оба:ласкаем,    моем,       чистим,          стрижем.А сбоку    растут болезни и злоба,и лезвие финки       от крови рыжо́.Школа —

     кино америколицее;дав  контролерше        промежду глаз,учится    убегать от милиции,как от полиции       скачет Дугла́с.Таких   потом      не удержишь Мууром —стоит,   как в море риф.Сегодня    расти       деловито и хмуростолбцы    помогающих цифр!Привыкшие      к щебету ангела-ротика,слов  беспризорных         продумайте жуть:«Отдайте сумку, гражданка-тетенька,а то укушу,     а то заражу».Меж дум,     приходящих,          страну наводня,на лоб страны,       невзгодами взморщенный,в порядок года,       месяца,          дняпоставьте лозунг:        — Борьба с беспризорщиной.

[1926]

«МЮД»^*