Том 9. Письма 1915-1968

В Москву вернусь в марте. Мне здесь легче (или я уже привык к этой чертовой астме). В мае собираюсь в Польшу, к «пшеклентным поляцам». Зовет Ивашкевич — мой сверстник по гимназии, чудный человек. Звонила из Москвы Татьяна Алексеевна (вчера) и рассказала, что Сам-мир очень болен. Очень обидно и очень больно. Да и страшно за всех.

Поцелуй Нину, Сашу, всех детей. Будь здоров, благополучен и не зарабатывайся в известном казенном заведении. Шут с ним!

Обнимаю тебя.

Твой Коста.

С. ЧЕРНЫШЕВУ

22 февраля 1960 г. Ялта

Славчо, дорогой, получил Ваше письмо, посланное из Софии 29 января. Письмо, которое Вы послали в Москву, почему-то не дошло. Это очень досадно.

Мы с Татьяной Алексеевной каждый день вспоминаем Вас как самых близких друзей. Мы очень к Вам привязались и этим летом хотим обязательно приехать (с Алешкой) в Созопол — отдохнуть и половить рыбу в Ропотамо.

В мае мы, очевидно, поедем в Польшу, а в августе — к Вам, в Болгарию. В Ялте я проживу до начала апреля. Если Ваши рыбацкие корабли (гимеи) иридут сюда на ловлю, то, может быть, мы увидимся. В Ялте я проживу так долго из-за своей проклятой астмы.

Татьяна Алексеевна в Москве с мальчиком, но уже два раза за зиму приезжала сюда. Я пишу пятую книгу (автобиографической повести). Это 1922 и 1923 годы на Кавказе. И называется эта книга «Войной взволнованный

Кавказ». А летом буду писать вторую книгу «Золотой розы». Назову ее, кажется: «Собеседник сердца». Помните, стихи Заболоцкого о Пастернаке:

А внизу на стареньком балконе —

Юноша с седою головой,

Как портрет в старинном медальоне Из цветов ромашки полевой,

Щурит он глаза свои косые,

Подмосковным солнышком согрет,—*

Выкованный грозами России Собеседник сердца и поэт…

Хорошо, что Вы начали писать прозу. В поэзии Вам тесно. Нет ничего богаче, свободнее, сильнее, пленительнее и тоньше прозы. Я люблю поэзию до слез, но не променяю на нее прозу. Идеал — полное слияние поэзии и прозы, — так как в некоторых вещах Бунина. Но это бывает редко.

Пишите мне на Ялту. Поклонитесь от меня Северняку, Веселину Андрееву, Ангелу Каралийчеву, милому созо-польскому художнику Яни Хрисопулосу, шоферу Саше и всем капитанам — Тумбаретову и Каранкову.

Привет Вашей жене.

Обнимаю Вас.

Ваш К. Паустовский.

Я писал «Живописную Болгарию» для большого журнала и совсем забыл, что еще до отъезда в Болгарию обещал написать о ней для журнала «Новое время». Пришлось сдержать слово и отдать его этому журналу. Но я буду еще писать о Болгарии.

В. Ф. и А. М. БОРЩАГОВСКИМ

26 февраля 1960 г. Ялта

Дорогие Борщаговские! Ради всего святого, не считайте меня невежой, нахалом и моветоном. Я так безобразно долго не отвечал не из-за отсутствия любви к вам обоим (ее — целые горы), а от обыкновенной усталости, начал работать, время меня гонит в шею, и замучили посетители. К вечеру я уже не могу видеть ручку и бумагу. К тому же сейчас — самое плохое время в Крыму, дожди и туманы сменяются солнцем очень ненадолго, и по этому случаю обнаглела астма.

Посылаю еще один «заряд» фотографий. Неизменно хорошо вышла Валентина Филипповна (она же — Ляля). Почему бы ей не поступить в кино и не подрабатывать на клипсы. Когда я увидел, как вышли серьги, то смело поставил под фотографией свою подпись. Если меня выгонят из Союза писателей, то по крайности буду промышлять цветной фотографией на крымских пляжах. А что вы скажете о фотографии в живописном закоулке порта? Нужно обладать очень изощренным вкусом, чтобы понять всю ее прелесть. «Портрет с блюдом» должен войти в историю.

Посылаю еще фото Малюгина, снятого еще во времена его диктатуры. Когда он вернется из Скво-вели, то передайте ему этот фотодокумент. Кроны вышли тоже хорошо, но почему-то игриво. На днях пошлю им снимки, сейчас их печатают расторопные фотографы, торгующие из-под полы (по некоторым признакам) нашими изображениями.

Извините, что я так бездарно острю (или пытаюсь острить), но это потому, что сейчас паршивое настроение. Прежде всего потому, что льет желтый дождь, а потом еще и потому, что битый час сидела какая-то шкрабиха и требовала ответа на вопрос «как жить?». Я послал ее к В… Г…

Книга движется, и это одно меня несколько утешает.

Казакову написал. Говорят, в Союзе было обсуждение его рассказов, но подробностей я не знаю.

Здесь живут («среди нас находятся») Веня Каверин, Александр Альфредович Бек, и, пожалуй, это все. Живем дружно, как в полярной экспедиции. Часто ходим в «Оре-анду» пить двойное кофе.

Я пробуду здесь до начала апреля. Все удивляются, что вы сидите в Москве (я пишу «вы» с маленькой буквы вовсе не от отсутствия воспитания, а потому, что это письмо — вам двоим).

Пишите. Не обращайте внимания на то, что я долго молчу. Все время вспоминаю вас и радуюсь, что, может быть, и поздно, но узнал еще два чистых и добрых человеческих сердца.

Обнимаю вас обоих. Ваш К. Паустовский.

Вчера было неожиданное солнце, и Крым весь расцвел. Второй раз зацвел миндаль. Ползут крокусы. Вся комната — в цветах. Над морем весь день висели невиданной красоты облака. И было жарко.