Томъ седьмой. Духоборы въ Канаде. — Белая Арапія. — Искатели

У окна стояла лавка безъ одной ноги, подпертая чурбаномъ. На лавкѣ сидѣлъ старикъ въ ветхихъ валенкахъ, несмотря на лѣтній зной. Это и былъ бывшій хлыстъ, читатель Ренана. Волосы у него были совсѣмъ бѣлые, лицо истощенное. Только глаза сохранились, маленькіе, яркіе, злые.

— Вы не думайте, что я такой старикъ, — сказалъ онъ, — мнѣ пятьдесятъ два года. Это отъ нравственной жизни. Жили строго, скоромно не ѣли, нарядно не носили, вина не пили, табакъ не курили, хлѣба поменьше жевали. Я хотѣлъ рыбу завершить ѣсть, голова стала болѣть, куриная слѣпота напала. А товарищъ померъ.

— Такъ глупость наша, — старикъ махнулъ рукой. — Держались за Бога, измождились, теперь на покой надо.

— При юности моей, — сталъ разсказывать старикъ, — былъ въ нашемъ селѣ прельститель, онъ прельстилъ двѣнадцать человѣкъ, въ родѣ апостоловъ. Одинъ былъ мой товарищъ. Молодые оба. Онъ сталъ мнѣ тексты бросать, а я не разумѣю, что и къ чему. Думаю: неужели я меньше ихняго грамотѣ знаю. Взялся за евангеліе, да въ жнитво, да въ пашню. Можетъ, не одну сотню разъ перечелъ отъ корня до корня. Сталъ я поспарывать съ ними. Сумнѣніе явилось. Другіе двѣнадцать человѣкъ ко мнѣ пристали, на двѣ секты. Приходитъ къ обѣднѣ въ посту нѣкій человѣкъ, привелъ насъ въ изумленіе. Девятая, семнадцатая, восемнадцатая главы Ивана Богослова, — онъ толкуетъ по-своему, особо отъ хлыстовъ. Тайное сводитъ на явное…

— Батюшка началъ сердиться. «Отчего въ церковь не ходите?» — «Неколи намъ»… Они насъ стали подъ надзоромъ имѣть. Посматривали искоса, даже смертью грозили. Мельникова въ ссылку угнали. Товарищъ мой Николай сталъ имъ предателемъ, все обсказалъ. Какъ съ дѣвицами въ баню ходили, — и родила дѣвица, и зарыли дитя; шестнадцать человѣкъ въ ссылку угнали въ Елизаветполь. Насъ тоже хотѣли сослать, но я уклонился отъ нихъ въ книги. Добился книгу «Благовѣстъ», Бесѣды «Апостольскія», «Кормчая» съ доски до доски, «Дѣянія Апостольскія». Многія книги стали намъ извѣстны. Такую охоту имѣлъ. Идешь мимо лавки. «Чего надо?» «Книгу». Дай Богъ здоровье Неручеву, Александру Алексѣевичу, онъ книгъ давалъ. Въ то именно время я сталъ поститься. Не такъ понималъ, по буквѣ. Въ сущемъ дѣлѣ посты полезны для перемѣны пищи. Челъ я книгу старца Дорофея: «Какой есть грѣхъ смѣяться за столомъ». — Не грѣхъ, а вредъ: — крошка заскочитъ. Или народъ дикій былъ, то ему говорили: грѣхъ, эпитимія. У просвѣщенныхъ грековъ не было эпитиміи, а нашимъ дикимъ народамъ назначили, вродѣ, какъ гривна штрафу. Или, напримѣръ, постъ. Нужно ли это семейному человѣку? Монаху нужно для укрощенія собственной плоти, у него жеребячья плоть. Семейному надо свою плоть питать. Или молиться, зачѣмъ два часа, — не довольно ли четверть часа? Кто-нибудь обманулъ на сто рублей, а Богу свѣчу поставилъ въ десять копеекъ. Такъ эскимосы дѣлаютъ. Священство, напримѣръ, отъ Моисея. Послѣ египетскихъ кирпичей онъ далъ левитамъ, пусть кормятся. Теперь я вижу: все это лишнее. Всѣ ихнія дѣла надо иссопомъ окурить, дезинфекцію сдѣлать. Если они на Писаніе ссылаются, то Христосъ не то говорилъ, а: «накормите голоднаго» Оттого я сталъ жить слабже, чай пить, молоко хлебать, мясо ѣсть. Главное дѣло, слово свободы пришло. Намъ стало прямѣе. Что мы шишикали промежъ себя, то стало громко въ народѣ. Сходныя къ намъ стали новыя книги, о чемъ прежде мы топоткомъ говорили: Бебель, Исторія Шишко, Христосъ Ренана. Но только Ренанъ Христа-человѣка извнѣ сдѣлалъ, не изнутри… Подожди годовъ десятокъ, что выйдетъ. И такъ, почитай, все на нашей сторонѣ. «Союзниковъ» совсѣмъ нѣтъ, — чепуха все. Въ городѣ полтора человѣка, а по деревнямъ совсѣмъ нѣтъ. Звонятъ, зубами ляскаютъ. Все по пустому. Мы вотъ не звонимъ, молчимъ. Неручевъ, правда, звонитъ по всѣмъ базарамъ. Человѣкъ сильный! Мало звонковъ противъ Александра Алексѣевича. Ты говоришь, что будетъ? Хорошо не будетъ. Такъ не пойдетъ, какъ наверху хотятъ. Потому народъ еще больше размножится. На одной бороздѣ не очень станешь жить. Хлѣбъ все дороже, а урожай хуже. Не выйдетъ по ихнему. Народъ сталъ къ ученію допускаемъ. Раньше дикій былъ. Теперь понемногу сталъ добираться до сути. Слово свободы выпущено, чтобъ правду говорить. Хватилися, да поздно. Пропустили его. Теперь думаютъ только то, какъ бы схапать, словить. Заходили кругомъ. Какъ было сказано: «Придутъ птицы съ желѣзными носами. Станутъ васъ долбить до самыхъ костей».

Онъ даже съ мѣста поднялся и руку протянулъ, какъ будто предсказывалъ.

— Постой, дѣдушка, — перебилъ я. — А ты скажи, какъ идетъ законъ девятаго ноября?

— Земляной выдѣлъ? — переспросилъ старикъ и сѣлъ на лавку. Онъ какъ будто весь осѣлъ и опустился внизъ.

— Такъ идетъ, что надо бы хуже, да нѣту. Пошла ссора на всю землю! Отъемъ, разоренье… Онъ остановился, не окончивъ фразы.

— Вѣришь ли, до меня дѣло дошло. Дѣвки у меня. Думаю: вовсе отнимутъ, затрутъ. Дѣлить будутъ. Сперва полъ-осминника, потомъ четь-осминника. А тамъ ничего не останется. Пылью пойдетъ. Поневолѣ закрѣпилъ…

Лицо его имѣло довольно смущенный видъ.