Томъ шестой. За океаномъ

Общество искателей истины собиралось черезъ пятницу два раза въ мѣсяцъ въ первомъ этажѣ гостиницы «Новый Вашингтонъ» на Медисонской аллеѣ. Вихницкій, одно время бывшій ревностнымъ членомъ общества, продолжалъ получать два раза въ мѣсяцъ обычныя гектографированныя повѣстки. Ѣздить изъ Ноксвиля на собранія было довольно далеко, но во время посѣщеній Нью-Іорка Вихницкому иногда все-таки удавалось попадать къ искателямъ. Общество было запечатлѣно духовной оригинальностью, какую рѣдко можно встрѣтить въ фабричной Америкѣ, и юноша, не умѣвшій никакъ приспособиться къ стереотипной формѣ окружающей жизни, чувствовалъ свое родство съ разношерстнымъ кругомъ искателей. Онъ былъ искателемъ, какъ они, и также не зналъ, къ чему стремиться и какъ выбиться изъ окружающей пошлости, хотя, быть можетъ, элементы его недовольства и запросы были иные, чѣмъ у членовъ общества.

На этотъ разъ на очередной повѣсткѣ было приписано женской рукой: «Пріѣзжайте, есть дѣло!»

Почеркъ принадлежалъ Ольгѣ Томкинсъ, которая вмѣстѣ съ своимъ мужемъ была основательницей и руководительницей общества. Изо всего круга искателей Вихницкій болѣе всего уважалъ именно эту чету.

Молодой учитель былъ свободенъ отъ полудня пятницы до понедѣльника, ибо суббота была недѣльнымъ праздникомъ, а въ воскресенье въ школѣ были только практическія занятія. Билетъ изъ Ноксвиля въ Нью-Іоркъ стоилъ недорого, и почти всѣ ноксвильскіе интелигенты ѣздили время отъ времени въ Филадельфію или Нью-Іоркъ освѣжиться.

Драбкинъ далъ Вихницкому нѣсколько мелкихъ порученій въ Нью-Іоркъ, которыя нужно было исполнить въ тотъ же день. Вихницкій поэтому опоздалъ, и когда онъ поднялся по короткой лѣстницѣ и постучался въ широкую стеклянную дверь залы, общество было почти въ полномъ сборѣ. Зала была огромная, какъ манежъ, прохладная и даже сырая, несмотря на лѣтнюю ночь, заглядывавшую въ окна.

Мебель была сборная. У стѣнъ залы стояли кресла въ сѣрыхъ чехлахъ, изъ-подъ которыхъ выглядывали края малиновой бархатной обивки, а черезъ всю середину тянулся рядъ некрашеныхъ столовъ самой грубой работы. Во время обѣдовъ столы покрывались бѣлоснѣжными скатертями, а чехлы съ креселъ снимались прочь, и тогда все приходило въ должное соотвѣтствіе. Посреди залы чуть-чуть струился фонтанъ надъ четвероугольной чашей изъ заплѣсневѣлой бронзы, очень похожей по формѣ на большія лохани, въ которыхъ Нью-Іоркскія прачки моютъ бѣлье.

Въ залѣ пахло плѣсенью и еще какимъ-то тонкимъ и непріятнымъ запахомъ, призрачно напоминавшимъ жареный лукъ. Быть можетъ, это былъ запахъ безчисленныхъ обѣдовъ, впитавшійся въ эти стѣны и испарявшійся въ теплыя лѣтнія ночи.

Въ дальнемъ углу залы стояло фортепіано, за которымъ въ настоящую минуту сидѣлъ молодой безбородый человѣкъ и тихонько наигрывалъ что-то жалобное и простое, но какъ-то не совпадавшее съ обычнымъ размѣромъ и тактомъ цивилизованной музыки. Въ залѣ было около тридцати человѣкъ. Они раздѣлились на небольшія группы, сидѣли на закутанныхъ стульяхъ, стояли по угламъ или ходили парами вокругъ длинной линіи столовъ. Искатели не признавали стѣсненій и не имѣли никакой опредѣленной цѣли для своихъ собраній. Они сходились, какъ сходятся сотни другихъ подобныхъ маленькихъ клубовъ въ Нью-Іоркѣ, для того, чтобы не сидѣть дома и не отправляться въ дешевый трактиръ пить пиво, но вмѣсто этого имѣть возможность поговорить о предметахъ, которые болѣе или менѣе интересовали ихъ всѣхъ.

Около Томкинса собралась самая большая группа. Это былъ красивый человѣкъ, стройный, съ высокимъ лбомъ и маленькой русой бородой, пріятно обрамлявшей его чистыя, слегка румяныя щеки. Его большіе голубые глаза глядѣли важно и благодушно, мечтательно и вмѣстѣ насмѣшливо. О Томкинсѣ говорили, что два года тому назадъ онъ достигъ высшей истины, и теперь уже онъ не былъ искателемъ, а обладателемъ новаго философскаго камня. Благодушное выраженіе его лица соотвѣтствовало его дѣйствительному настроенію. Онъ какъ-то сказалъ о себѣ, что теперь онъ счастливъ, какъ ребенокъ, и что съ дѣтьми онъ чувствуетъ себя легче всего.

— Какъ Христосъ! — многозначительно добавляли нѣкоторыя наиболѣе увлекающіяся поклонницы новаго учителя.

Дѣйствительно, мѣсяца три тому назадъ, онъ ѣздилъ въ Оклагому, совсѣмъ новый штатъ, выкроенный изъ лучшаго куска Индѣйской Территоріи, которая была оставлена на жительство остаткамъ вымирающихъ индѣйскихъ племенъ, но теперь постепенно подпадаетъ расхищенію бѣлыхъ переселенцевъ. На границѣ Оклагомы и уцѣлѣвшей Индѣйской Территоріи Томкинсъ посѣтилъ праздникъ соединенныхъ индѣйскихъ школъ, гдѣ сошлось около пятисотъ дѣтей, и три дня разговаривалъ съ ними, такъ же непринужденно, какъ съ искателями въ Нью-Іоркѣ. Въ заключеніе онъ предложилъ дѣтямъ написать ему рядъ писемъ о разныхъ предметахъ, что кому придетъ въ голову, и теперь привезъ съ собой въ Нью-Іоркъ цѣлый ворохъ этой оригинальной литературы.