Томъ шестой. За океаномъ

Подъ руками музыканта фортепіано вздыхало и переливалось, какъ волынка или тонкая свирѣль, и Вихницкому почему-то почудилось туманное утро, холмы, поросшіе верескомъ и дикій пастухъ, сидящій на краю обрыва надъ рѣчкой, бѣгущей внизу, и изливающій свое чувство въ безыскусственныхъ звукахъ въ униссонъ журчанію волны.

— Что это, Доскинъ? — невольно спросилъ онъ, подождавъ, пока музыкантъ въ сотый разъ прожурчалъ на клавишахъ свою жалобу и, наконецъ, достигъ перерыва.

— Здравствуйте, мадамъ Томкинсъ, — прибавилъ онъ, обращаясь къ дамѣ, которая была женой Томкинса.

— Это голосъ пустынь! — сказала дама, отвѣчая на вопросъ и не обращая вниманія на привѣтствіе. Ея собственный голосъ показался Вихницкому долетѣвшимъ откуда-то изъ далекаго пространства.

Музыкантъ повернулъ лицо навстрѣчу юношѣ.

— Это индѣйская пѣсня, «единеніе съ природой», — сказалъ онъ.

У него были широкія скулы, обтянутыя грубой смуглой кожей и узкіе, широко расставленные, глаза. Онъ былъ индѣецъ чистой крови, изъ быстро угасающаго племени сіуксовъ, и имя его даже въ англизированной формѣ Doeskin означало: Оленья кожа.

Нѣкогда сіуксы вели упорную борьбу съ бѣлыми переселенцами и большая часть ихъ погибла въ битвахъ. Остатки племени утратили свою воинственность и жили на Индѣйской Территоріи въ полуплѣнномъ состояніи, какъ скотъ, запертый въ ограду. Нѣсколько деревень основались у озера Онтаріо близъ канадской границы. Отецъ Доскина былъ старшиной одной изъ деревень и велъ торговлю лѣсомъ. Доскинъ былъ единственнымъ сыномъ, и онъ рѣшилъ дать ему воспитаніе въ городѣ и въ самыхъ лучшихъ школахъ. Старый индѣйскій вождь хотѣлъ сдѣлать изъ Оленьей Кожи инженера, но молодой индѣецъ еще въ дѣтствѣ цѣнилъ выше всего свою свирѣль, выдолбленную изъ рѣчного камыша. Окончивъ среднюю школу, онъ вмѣсто техническаго института, поступилъ въ музыкальную академію.

Спеціальностью своей онъ избралъ фортепіано, но происхожденіе все-таки сказалось. Вмѣсто культурной музыки, онъ болѣе всего интересовался пѣснями индѣйскихъ племенъ, ревностно собиралъ ихъ и стремился соединить ихъ въ нѣчто цѣльное и придать имъ болѣе значительное выраженіе.

Была какая-то трагическая иронія судьбы въ томъ, чтобы одинъ изъ послѣднихъ потомковъ свирѣпаго индѣйскаго племени, пріобщившись къ культурѣ, сталъ именно музыкантомъ и мечталъ о созданіи оригинальной американской музыки изъ странныхъ и простыхъ мелодій, уцѣлѣвшихъ у остатковъ туземныхъ поколѣній въ самыхъ глухихъ углахъ Соединенныхъ Штатовъ.

— Представьте себѣ индѣйскаго мальчика, — заговорилъ Доскинъ. — Онъ мало живетъ подъ кровлей, съ ранняго дѣтства онъ бѣгаетъ по лѣсу и по полю. Онъ сторожитъ на берегу рѣки, какъ маленькія рыбки играютъ въ мелкой водѣ. Онъ знаетъ имена всѣхъ лѣсныхъ птицъ, его учатъ различать слѣды животныхъ. Онъ умѣетъ выбирать дерево для костра и густыя вѣтви для кровли шалаша. Изъ коры краснаго кедра онъ дѣлаетъ себѣ челнокъ. Онъ знаетъ, когда приходитъ время любви для земляныхъ бѣлокъ. Природа для него — домъ и открытая книга. Этотъ мальчикъ въ лѣтній полдень сидитъ на берегу рѣки. Птицы поютъ, вода журчитъ, облака плывутъ надъ его головой, тихій вѣтеръ шуршитъ въ вѣтвяхъ деревьевъ. Онъ беретъ свою свирѣль, и въ устахъ его рождается простая пѣснь, которая отражаетъ и ручей, и облака, шелестъ листьевъ въ лѣсу и щебетъ птицъ на вѣтвяхъ.

Въ коричневыхъ глазахъ музыканта проступило меланхолически-мечтательное выраженіе. Вихницкій попробовалъ приставить къ этой характерной индѣйской головѣ воинственный уборъ изъ орлиныхъ перьевъ, но выраженіе лица Оленьей Кожи не соотвѣтствовало представленію о свирѣпомъ индѣйскомъ воинѣ.

Переведя глаза на ноты, Вихницкій, къ своему удивленію, увидѣлъ наверху страницы изображеніе индѣйца, очень похожаго на Доскина, съ ногъ до головы украшеннаго перьями, съ длиннымъ копьемъ въ рукахъ и ружьемъ за плечами.

— Это портретъ моего дѣда, — сказалъ Доскинъ, слѣдуя взглядомъ за глазами Вихницкаго. — Говорятъ, что я похожъ на него лицомъ. Но вы видите эти перья. Сосчитайте-ка, сколько ихъ! Я не имѣлъ бы права носить такой уборъ. Индѣйскій воинъ могъ втыкать въ свои волосы по одному перу за каждаго убитаго врага…

Присмотрѣвшись къ портрету, Вихницкій увидѣлъ, что изображенный индѣецъ былъ гораздо старше музыканта, хотя онъ затруднился бы опредѣлить возрастъ Оленьей Кожи по его смуглому безбородому лицу. Перьевъ въ уборѣ стараго воина было такъ много, что изъ убитыхъ имъ людей можно было бы составить цѣлую роту.