Читаем Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене полностью

«12 июля 1996 г.

Пожалуюсь. О ночном кошмаре. Я засиделся за полночь. На улице лил дождь, будто прорвало небо. Как-то в охотку и решительно двигался к земле этот дождь, миллионы и миллионы, бесчисленное число капель двигались к земле, напитывая, и, готовя к зиме все, что внизу, небо помогало и спасало, как это и бывает обычно, землю. Нет ничего лучше плохой погоды. Дождь просвечивает судьбу, тебя охватывает со всех сторон могущественное имя дождя, и только память возвращает тебя к моменту лжи, к самому началу добра, под названием ложь. Категорическое „нет“ начинает рассасываться, только ветер и небо, только черное пространство дождя, только злость и уже даже не ожидаемые обнаженные плечи. Плюнуть на силу воды и море огня, стандартно пристроившиеся за извилинами речи. Прислушаться к силе и правде не случая, а расчета, который гласит, не обгоняй собственную мысль. Ситуация расчета – это профессия.

Конечно, не было хлопающих дверей и падающих стаканов, разбитых стекол и летающих носков, было жуткое ощущение конечности жизни, главенства определенности, логичности, степенности и рациональности. Расчет воцарился в мире, сложенном из кривых в прошлом зеркал. А теперь мир стал прямым и совсем не косвенным, зеркала сгрудились вокруг одной кучи говна, именуемой разумом, и все присутствующие наблюдают за исправными и равномерными испражнениями, без запаха и цвета, только звук падающей лепешки. Как бы не наступить.

Вот сейчас пишу, остановился на секунду – посмотрел на себя, истукан истуканом, ничего живого, нет ни желаний, ни радости, ничего не осталось в животе, глазах, и зубы не стучат от нетерпения кого-то очередного сожрать. Не стучат. А, если никого не хочется сожрать, значит, жизни конец. Значит, какое-то следующее и следующие мгновения я буду передвигаться по инерции, пока дотянусь до следующего озарения, под названием, ощущение полноты жизни.

Разум – это испражнения. Но и движения души, – которым порой подчиняешь свою жизнь, – также часто не кажутся приятными на вид и на ощупь, они также скользки и мерзки, а в основе худосочны и ничтожны.

И все же, когда я выбираю между умом и решимостью, я выбираю ум, поскольку за умным решением может последовать решительное и короткое действие.

Перейти на страницу:

Все книги серии Terra-Super

Под сенью Молочного леса (сборник рассказов)
Под сенью Молочного леса (сборник рассказов)

Дилан Томас (Dylan Thomas) (1914–1953) — английский РїРѕСЌС', писатель, драматург. Он рано ушел из жизни, не оставив большого творческого наследия: немногим более 100 стихотворений, около 50 авторских листов РїСЂРѕР·С‹, и множество незаконченных произведений. Он был невероятно популярен в Англии и Америке, так как символизировал новую волну в литературе, некое «буйное возрождение». Для американской молодежи РїРѕСЌС' вообще стал культовой фигурой.Р' СЃР±орнике опубликованы рассказы, написанные Диланом Томасом в разные РіРѕРґС‹, и самое восхитительное явление в его творчестве — пьеса «Под сенью Молочного леса», в которой описан маленький уэльский городок. Это искрящееся СЋРјРѕСЂРѕРј, привлекающее удивительным лиризмом произведение, написанное СЂСѓРєРѕР№ большого мастера.Дилан Томас. Под сенью Молочного леса. Р

Дилан Томас

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее