Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене

До Нижнего она ехала двое суток. Состав остановился под утро в нескольких километрах от станции. Дальше забиты подъездные пути. Ей казалось – это сон. Странно, она и не предполагала, что во сне, совсем как и в жизни, также кисло пахнет потом, а солдатская разноликая шваль столь же омерзительна.

Дальше придется до станции идти пешком. Да, да. Это – здесь. Уже и полдень. Кругом солдатская шваль. Быдло, с которым приходится считаться, быдло, о котором мы забыли, а оно жило промеж нас, людей, и вот теперь эти монстроидные существа убивают нас.

„Я ненавижу государство, как устройство человеческой жизни. И еще больше я ненавижу государство за то, что оно делает с людьми, заставляя их себе подчиняться. У меня ницшеанская ненависть к государству. Я ничего не буду делать, чтобы уничтожить государство, но я ничего и не буду делать, чтобы его укрепить. Ошибка Василия в том, что он решил совсем отказаться от государства, он свергал не монархию, а государство. Но это быдло не может жить вне государства, которое, по сути своей, неистребимо. И поэтому победит тот, кто государство восстановит, кто одно государство заменит другим. Кто даст этой швали новую власть. Нет. Нет. Какой ужас. Неужели я опоздала. И он уже мертв. Как же так?! У меня все перепуталось в голове. Но вон они идут навстречу. Это идут убийцы. И с ними я. Они уже убили. Но они же не унесли? Признавайтесь, скоты! Или вы унесли моего убитого мужа? Куда вы его унесли, зачем вам труп? Зачем вам расчлененный труп? Отдайте мне! Я похороню моего убитого вами мужа. Прости вас, Господи! А я нет. А куда вы меня-её ведете? Господи! О чем они говорят? Но кто это среди них? Василий! Почему Василий? Ведь их – потусторонних – трое, четвертого там нет, четвертая – я. Как же? Василий – один из них них?! Но ведь Василий убит. У меня все перепуталось в голове. Я ничего не понимаю. Я не могу ошибаться. Небольшое эмоциональное усилие – и вот они, я и Василий, еще живы, еще идем, чужие по чужому миру. Да, да, да! Я ведь только что с ним шла и беседовала о государстве, об ублюдках, которые ввергают страну в хаос, а он признавался мне в любви! Вот идет Василий, потусторонне насвистывает, сунув руки в карманы длинного черного пальто, а рядом я – какая редкая птаха. Неужели она не понимает, что им нужно поскорее отсюда уматывать. Неужели не чувствует. Господи, какая же я дура. Ведь ему осталось жить несколько минут“.

И вслух, в никуда: „Какую чушь я несу“.