Тонкий лед

— Ты, чужеземец, без меры храбр. Сначала ты работаешь и живешь тут, потом шутя убиваешь десяток хороших воинов, потом живешь на соседней земле, как мой сосед, и ведешь себя так, будто в том нет ничего особенного. Ладно, с этим я смирился и даже позабавился, но теперь ты переступил черту. Вот так прийти ко мне и потребовать мою единственную дочь! Да ещё не зная, ответит ли она согласием!

— Погоди, отец, — Альвдис старалась, чтобы голос не дрожал, и ей это удалось. Она сделала шаг вперед, глядя в колдовские глаза Мейнарда. Он не отводил взгляда. — Не это вначале следует решать. Как ты можешь вообще меня просить, франк, если ты дал клятву своему Богу, дал обет, который тебя навеки делает Его рабом? Мой отец освободил тебя из рабства, но есть тот, кому ты будешь принадлежать всегда. И это правда. Мне говорили, что это до смерти, нерушимо — если ты монах, так монахом и останешься. Разве это не так?

— Все так, — согласился Мейнард. — Только я не монах, госпожа.

— К…как? — выдавила окончательно запутавшаяся Альвдис. Таких слов она не ожидала.

— Вот так, — развел руками Мейнард, — я постриг так и не принял. В монастырь приехал замаливать грехи, но счел себя недостойным, и, хотя отец-настоятель предлагал мне сделаться монахом, я решил, что повременю. Сначала, думал, пусть Бог заговорит со мной. Ну, гордыня, что уж тут… Так и жил там много лет.

— Но ты ведь носил их тряпье! — прорычал Бейнир. — Я помню. Как оно там называется…

— Ряса, — любезно подсказал Мейнард. В языке северян такого слова не имелось, и потому пояснения оказалось совершенно бессмысленными, так как сказал Мейнард по-франкски. — Одежда тех, кто принадлежит Богу. Носил, ее и деревянные сандалии на веревках, да только я был даже не послушником. Мне позволили так жить, я денег монастырю пожертвовал. Но Бог в плен меня не взял, не так, как ты думала, госпожа.

— Почему ты не сказал сразу? — прошептала Альвдис.

— Я потом тебе отвечу, — так же негромко сказал ей Мейнард, — потом — обязательно… Ну что, Бейнир Мохнатый, теперь как?

— Да я скорее свой шлем сожру несоленым, чем позволю своей дочери стать христианкой! — взревел Бейнир, словно медведь. Альвдис понимала, что отец растерян и не знает, как отвечать теперь. — Чтобы она молилась деревянному кресту и отбивала поклоны. Тьфу! Никогда такому не бывать!

— Кто же говорит, что свадьбу будем играть по христианскому обряду? — усмехнулся Мейнард. — Ты видишь тут священника? А церковь? Я — нет, и на много миль в округе мы такого не найдем. Нет, Бейнир Мохнатый, тут твоя земля, ее земля, — он указал на Альвдис, — и если я хочу здесь остаться и жить, если тут будут расти мои дети, я приму веру этой земли. Так будет справедливо. Ты сам справедливый человек и понимаешь, что я говорю дело. Если станем мужем и женой, то в священной роще, под взглядами Одина, Тора и Фрейра. Как тебе такое предложение?

— Я тебя не понимаю, чужеземец, — сказал Бейнир, слегка успокоившись. — Думал, что ты сейчас с нами распрощаешься да уедешь в свою христианскую землю, как тебе твой закон велит. Или станешь жить, но словно вдовец, наложницу заведешь, может… А теперь ты говоришь, что хочешь поменять веру, стать одним из нас. Ты слишком мало тут прожил, чтобы понять, какие мы, но достаточно, чтоб кое-что уразуметь. Нельзя так просто прийти к нашим богам, думая: «Это всего лишь идолы». А твой Бог — он тебя простит, чужак? Он не обрушит свой гнев за предательство на тебя, и заодно на мою дочь? Ты, конечно, человек неплохой, и в соседях тебя иметь всяко лучше, чем Хродвальда, а вот только дочь у меня одна, и я не стану ее отдавать, если ты не подумал.

— Я уже знаю немного ваших богов.

— Откуда бы?

— Альвдис меня научила.

Бейнир мрачно посмотрел на девушку и велел ей:

— Говори.

— Я и вправду ему рассказывала… — Она с трудом понимала, как изложить отцу то, что для нее казалось естественным, как дыхание. — Рассказала, как живут наши боги, показала их, и Мейнард понял. Я видела, что он понял, отец.

— Допустим, так и есть. — Бейнир снова обернулся к франку, провел пятерней по бороде, размышляя. — Допустим, я поверю тебе, что ты искренне хочешь принять наш уклад, но скажи мне, почему я должен за тебя отдавать свою дочь?

— Есть множество причин, — Мейнард был спокоен, как ледник, — для начала, потому, что теперь это не станет для нее нежеланным браком в том, что касается положения. Я владею землей и кораблями, и мы это всю зиму повторяли с удивлением, но теперь, кажется, уже привыкли.

Альвдис услышала сдавленный смешок и покосилась на мачеху. Кажется, Даллу происходящее весьма и весьма забавляло.