Тоннель

— Мы на даче в том году четырнадцать ведер антоновки собрали, — сказала жена-Патриот. — Мама еще покойница сажала. Половина попортилась, выкинули. А в этом не будет яблок. Год не яблочный, — голос у нее вдруг выцвел, губы задрожали.

— Так, ну-ка посмотри на меня, — сказала мама-Пежо. — Чего ты? Всё нормально, поняла меня? Нор-маль-но! Вот так! И не придумывай ничего...

Мальчик качнулся в своей коляске, вытянул перепачканные свеклой руки вперед и засмеялся. Вдоль ряда ему навстречу шел человек в заляпанной рубашке и широко, ласково улыбался.

— Это кто у нас тут такой чумазый? — спросил веселый человек и присел перед коляской на корточки.

А за ним в проходе стоял Митя — мокрый, как будто попал под дождь, и лицо у него было тоже мокрое и больное.

— Сашка, — сказал он. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 22:32

— Чего там, не пойму? Вернулись, что ли?

Нимфа подалась вперед и потерла запотевшее лобовое стекло. Что-то там творилось возле УАЗа, но из-за Тойоты видно было плохо.

— Да забей ты, — сказал лейтенант, ругая себя за то, что остался с ней в кабриолете. Не увел куда-нибудь подальше, дебила кусок, а тянул резину, рассиживал в белом кожаном кресле и тайком даже пару раз покрутил руль, потому что никогда еще в такой машине не сидел.

Нимфа не слушала. Она вырвала руку и искала под сиденьем свои туфли.

Надо было поцеловать ее. Взять в охапку и сжать, чтобы хрустнуло платье. В идеале — сразу, когда смылся трусливый жлобина, и она бы позволила. Или даже сейчас, например, — все равно бы позволила, а потом бы он вышел и разбил жлобу морду. Красиво, чтоб она видела. Он представил, как все будет, и очень обрадовался этому простому и ясному плану, и уже потянулся, чтоб не дать ей обуться. Задержать ненадолго и сделать как надо, как давно собирался. И тогда только заметил вдруг бывшего своего арестанта. Человек с разбитым лицом, который утром застрелил капитана и которого лейтенант почти полностью вычеркнул уже из памяти, возник в проходе между Тойотой и патрульной машиной. Поравнявшись с кабриолетом, он взглянул оцепеневшему лейтенанту прямо в глаза, показал ему большой палец и быстро прошел мимо.

А жлоба никакого, кстати, возле УАЗа не оказалось. Из всего отряда Апокалипсиса, час назад прошагавшего к выезду, возвратился только очкастый инженер. И появлением своим навел, похоже, порядочный шухер, потому что рыжая инженерша стояла белая как бумага, а мамочка из Пежо, наоборот, вся покрылась пятнами, и единственным, кого шухер никак не затронул, был пацан в инвалидной коляске, неожиданно очень бодрый и даже веселый. Губы и подбородок были у него почему-то фиолетовые, как если б он съел фломастер.

— А где... все-то? — спросила нимфа и огляделась. — Чего так долго?

Ей никто не ответил.

— Короче, еще раз, — сказал Патриот, всклокоченный и помятый со сна. — Ты же внутрь не заходил, так? Ну может, подсобка там у них, не знаю. Пожарная какая-нибудь байда! — Он явно начинал уже вскипать, хотя все еще старался говорить шепотом, чтобы не разбудить своих румяных детишек. — Ты ж не заходил.

— Это не пожарные костюмы, — тускло сказал очкастый инженер. — Пожарные по-другому выглядят.

— Да так же, блядь, они выглядят! — заорал Патриот. — Вот эти новые — такие же точно!

— Там костюмы радиозащиты, — сказал инженер. — И ружья. Целый шкаф. Зачем пожарным ружья?

Патриот смотрел на него налитыми кровью глазами и, похоже, собирался вот-вот разбить инженеру морду.

— Так, давайте-ка успокоимся все, — сказала мама-Пежо. — Детей напугаете.

Пацан из Пежо испуганным не выглядел — он откинулся в своей коляске и стукал пяткой в подножку. Кроссовки у него были неношеные, с чистенькими подошвами, все в маленьких человечках-пауках, и еще один был нарисован на майке.

Ну теперь-то чего орать, хотел сказать лейтенант и не сказал, хотя он-то целый час уже как все понял. А может, и с самого начала, когда увидел гермодвери. Которые отсекают газы, воду и радиоактивную пыль только в книжках, а так-то ни за чем особо не нужны, разве что дают тебе еще один день, последний, ну или два, которые можно прожить как-нибудь по-другому. Но нимфа, нецелованная, качалась на своих каблуках и пахла земляникой, и орать про это было рано. А то и вовсе без толку было орать.

— Погоди, — сказала белая-пребелая инженерша. — Погоди, стоп. А где Ася?

Инженер из Тойоты дернул щекой, и лицо у него перекосилось.

— У них там есть воздух, — сказал он вместо ответа. — Всё работает: свет, вентиляция. Всё как она говорила.

— Это же бред просто, — сказала инженерша. — Или шутка какая-то больная? Ну что ты несешь, Митя, ты же ерунду какую-то несешь.

— Сволочи какие, а? Господи, какие же сволочи, — сказала мамочка из Пежо, и некрасивые пятна начали сползать у нее по шее вниз.

— Батюшке постучите кто-нибудь, — сказала жена-Патриот. — Я ребят пока соберу.

— Куда? — спросила инженерша. — Да прекратите, вы себя слышите вообще?

— Саша, миленький, ну всё, — зашептала мама-Пежо, перегнувшись через коляску, — ну пожалуйста, всё потом, ладно? Сейчас детей соберем сначала, давай?