Тоннель

— Скажите... чтоб меня подождали... без меня чтоб... не открывали...

Митя оглянулся. Волосы у толстяка были абсолютно мокрые, по лицу струями лился пот. Лет ему оказалось не меньше шестидесяти, и очень похоже было, что прямо сейчас его хватит удар, но во взгляде светились такие надежда и восторг, словно посреди пустыни он увидел родник, наполненный чистой водой. А то и горящий божественный куст. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 21:52

Майбах был вот он, на месте — огромный, как якорь, и дверь в стене тоже никуда не исчезла. Спустя пять бесконечных часов снаружи Валера обрадовался и двери, позади которой прятались скафандры радиозащиты и жуткие двухъярусные койки. За время, проведенное в конвое белобрысой стервы, он едва не сварился заживо и вообще настрадался так, что почти уверился: уж дверь-то всяко ему померещилась и, если он даже не сгинет по пути и вернется обратно, стена будет гладкая, без единой щели.

Еще он боялся, что больше не нужен и что его бросят. Нарочно пойдут быстрее, чтоб он не успел за ними. И к слову, так ведь и вышло: когда он отстал — ненадолго, чтоб справить нужду, — никто его не хватился, и последние метров триста он правда почти бежал, сбивая ноги и глотая пустой горячий воздух. Однако расстояние между ним и остальным отрядом сокращаться никак не желало, как бывает в плохих мучительных снах, и это только поддерживало Валерину растущую уверенность в том, что он спит. Ну конечно, раскис на жаре, уснул за рулем и увидел кошмар. А значит, никуда не ходил и ничего не было, он только не мог придумать пока, в который момент проснуться, поскольку все моменты, как их ни перебирай, пугали его одинаково.

И все же, увидав наконец впереди родной Майбах, он испытал краткое облегчение, а то и триумф. Которые сразу, впрочем, сменились новым приступом паники, потому что он вспомнил про шефа. В том случае, если Валера таки не спал и долгие его страдания были наяву, такое же самое время старик прождал его внутри. Не стерву, не бестолковых ее новобранцев, а лично его, Валеру. И чем это пятичасовое опоздание в итоге для него, Валеры, обернется, представить было даже страшнее, чем то, что двери нет или что она не откроется.

А чертова дверь (которая определенно была) в самом деле, кстати, не открывалась. По крайней мере пока. И морды у столпившихся под ней новобранцев были унылые, как если бы они тоже надеялись до сих пор, что всё вокруг — сон, и только сейчас поняли, что проснуться нельзя. Так что обрадовалась ей, пожалуй, одна только девчонка, которая пристала к походу случайно и которую стерва взяла вообще непонятно зачем, разве чтоб заманить ее очкастого папашу. А вот очкастый наоборот — увидел крашенный в цвет бетона прямоугольник в стене, помертвел и сразу стал будто бы меньше ростом. Такая уж была эта дверь — на другие совсем не похожая, и даже в закрытом виде сомнений не оставляла.

— Вот, смотри, вот! — сказала девчонка и оглянулась на своего родителя, белого как бумага. — Все правда, видишь? А ты говорил, что неправда! А все правда! — и тут же принялась ощупывать запертую дверь с радостным нетерпением, как запакованный подарок на день рождения. И нетерпение это было противное, и радость тоже была противная и ни у кого не отозвалась, даже у толстожопой стервы. — А как она открывается? — спросила потом девчонка. — Надо что-то сделать, да? Нажать где-нибудь? Маленькая какая... мы точно там все поместимся?

— Нет, милая, — ответила стерва почти человеческим голосом, какого Валера еще у нее не слышал. — На всех там места не хватит. Нам очень непростая сейчас предстоит задача, но очень важная. И ошибиться нельзя. Ты же понимаешь, да?

Очкастый инженер при этих словах дернулся и побелел еще сильнее. Майка на нем поползла мокрыми пятнами.

— Она физматшколу заканчивает, — сказал он хрипло. — С золотой медалью. И со списком вам помогла. У нее английский прекрасный. И фармацевта — это она его нашла, помните? Она там всех знает, вы без нее не разберетесь.

Последнюю фразу он говорил уже стерве в спину. Та не слушала и стояла теперь задрав голову и сверля взглядом серую краску, словно хотела прожечь в ней дыру. Она не знает, как открыть, понял Валера. Ключ-то один, у деда. Хитрый какой-нибудь, в часах или в рукаве. А если он помер там? За пять-то часов, без капельниц, без ничего. С утра уже выглядел не очень, да чего там — паршиво он выглядел.

Новобранцы, и без того хмурые, начали переглядываться. Стерва яростно пучилась в стену, и казалось, у нее сейчас выпадут глаза.

Но тут дверь все-таки ожила и с шипением поехала в сторону. За ней показался знакомый Валере тамбур, и стеллажи с респираторами, и костюмы со стеклянными головами. И хлынули оттуда прохлада и свежесть, как если б зимой настежь открыли окно.

— Так, заходим! — скомандовала стерва и потащила девчонку внутрь.

— Пап? — пискнула девчонка, оглядываясь.

— Асенька, милая, — сказал инженер, не двигаясь с места, и сунул Валере свой дробовик.

— Быстро! — рявкнула стерва, и Валера с двумя теперь ружьями скорее перепрыгнул порог.