Тоннель

Она сидела на корточках у переноски, а с другой стороны в той же позе торчал пацан из Газели, и все трое смотрели в голубой пластмассовый ящик, как в телевизор. Только доктор лежал на животе и вообще-то обзор загораживал, но теперь обернулся с неожиданной яростью:

— У него диабет, понимаете? Ему надо поесть обязательно. Он не знает просто, что это еда. Ну давай, милый, смотри...

— В смысле — не знает? — спросила нимфа. — Это ж кот.

— Домашний, — сказал доктор. Голова его снова была внутри. — Он консервы ест. Роял Канин. Там кусочки такие в желе.

— Ну давайте нарежем ему, я не знаю. Чтоб кусочки, — предложил лейтенант.

— А есть у вас чем? — быстро спросил доктор, которому предложение это очень внезапно понравилось. Он вытащил свою дохлую птицу, сел и протянул ее лейтенанту, с надеждой глядя на него снизу вверх.

Никакого ножа у лейтенанта, разумеется, не было, но по всему выходило, что резать воробья сейчас придется именно ему. А то и, по ходу, рвать руками. Когда мама потрошила рыбу, он всегда выходил из кухни, чтоб не видеть, как из серебряного живота потекут кишки. А если успевал увидеть, есть потом не мог.

— Или ногой просто раздавить, — слабым голосом сказал он и отступил, потому что представил мокрый хруст под ботинком и прилипшие перья.

Доктор не ответил, но тоже несколько побледнел.

— Ох, да ё-моё, — сказала вдруг нимфа. — Дай сюда. ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ИЮЛЯ, 23:44

Шестеро проходчиков из Нововолынска, подводник в борцовке, хозяин кабриолета и презираемый Валерой водитель автобуса вовсе, разумеется, не задохнулись. Воздух в тамбуре был, свежий, холодный, и пах лимонами, и поначалу они держались еще под взглядом бледного рябого мужика с мертвым голосом, ожидая, что вот-вот откроется внутренняя дверь и поступит оттуда тот самый важный приказ, ради которого их сюда и впустили. Но, во-первых, из-за этого самого мужика (и глаза у него, кстати, такие же были мертвые) ни потрогать чудные стеллажи и скафандры, ни поговорить между собой, ни даже переглянуться толком они не решались. И потом, все-таки была уже почти полночь, а день выдался длинный и страшный. Может, вообще самый длинный и страшный, хотя успели они в жизни повидать разного. Его просто нельзя было уложить в голове — без того, чтоб хотя бы поговорить и переглянуться. И поэтому на втором часу ожидания они размякли наконец, а потом просто заснули, все девять — крепко, как дети, и не помнили в этом кратком невинном сне ни про рябого мужика, ни про ружья, ни про будущую свою зловещую задачу.

А когда дверь отворилась-таки и оттуда снова хлынул белый химический свет, оказалось, что уснул вместе с ними и рябой мужик, потому что сидел он к этой двери спиной и едва туда не кувырнулся. И в проеме появилась сначала баба в костюме — взмыленная и в пене, словно вместо отдыха все это время бежала в упряжке. Заспанным ополченцам показалось даже, что в лимонном морозце тамбура поднимается от бабы пар, как от лошади, проскакавшей пять верст зимним вечером, и лицо у нее было такое, что они поскорей повскакали тоже и на всякий случай выстроились в шеренгу.

Вслед за бабой в тамбур вылетела стриженая девчонка из Тойоты, причем с таким же точно лицом, как если бы ничего хорошего за таинственной дверью все-таки не было и обеим хотелось быстрее оттуда выбраться. И схватила, реально схватила железную бабу не за руку даже, а прямо за шею и повисла на ней, как в детском саду. А пока ополченцы прикидывали, не пора ли им тоже кидаться на выход, баба сделала странное — обняла вдруг девчонку в ответ. И сама вроде здорово этому удивилась.

С полсекунды обе постояли так, вряд ли дольше, а потом баба все-таки принялась расцеплять у себя на затылке девчонкины пальцы. Аккуратно, как будто снимала гирлянду с елки.

— Стоматолога первым мне чтобы сюда, поняла? — раздался из белизны старческий голос.

Дверь сияла, как врата в рай. Или люк, например, инопланетного корабля. Говорившего по-прежнему видно не было, но общий градус безумия после этой реплики еще усилился, потому что представить, зачем в такой час, в таком месте сердитому хранителю космических врат понадобилось вдруг лечить зубы, ослепленные ополченцы не смогли и начинали подозревать, что вляпались в какой-то новый замысловатый кошмар. А может, и вовсе не проснулись.

— Ну ты что? Иди, посиди пока, — сказала женщина из Майбаха девочке-регулировщице и поняла вдруг, что не знает ее имени. Почему-то не спросила.

— Я с вами, — быстро сказала Ася. — Давайте я с вами пойду, ладно?

На самом деле ей очень хотелось объяснить, что злющий обезьяний старик и пузатый дядька в плаще ей совсем, ну совсем не нравятся. И как ей жалко, что она все испортила и в списке никого не отметила, только ведь почти же никто не подходит. Ни мамочка с сыном из Пежо, ни семья из УАЗа, ни сучка из Кайен с толстыми коленками. Ни тем более нимфа, которая девять классов еле, наверно, закончила. Что не подходит даже Терпила. И она, Ася, вообще-то тоже, потому что папа наврал про физматшколу и про золотую медаль. Но все на нее смотрели, и она сказала только: