Тоннель

— Овсянников Константин Михайлович, наладчик компьютерных сетей, — прочитала она вторую случайную галку. — Хабибулина Фарида Рустамовна, климатолог, — и дальше пошла быстро, листая страницы, не всматриваясь: Жук Александр Степанович, слесарь-монтажник, Зотов Денис Иванович, сантехник. Бондаренко Злата Борисовна, технолог пищевого производства, Ким Андрей Геннадьевич, радиомеханик. Штайнер Валерия Сергеевна, химик-эколог.

Галок было немного, и сделаны они были наспех в самом начале, а новые девочка так и не проставила, но много и не требовалось. Теплотехник Красовский в идиотской брезентовой кепке выступил уже вперед с неуверенной идиотской улыбкой, и где-то в дальних рядах затолкался невидимый Овсянников или Жук и забормотал «разрешите, пожалуйста, извините, можно пройти», и чиновница из Майбаха обещала себе: четверть часа. Максимум, и ни минутой больше, даже если тридцать последних фамилий придется назвать наугад.

— Куда? Не пущу! — кричала пожилая бухгалтер и отпихивала теплотехника Красовского грудью, чтоб вернуть его на место в переднем ряду. — Никого не пускайте, держите там!

Но передний ряд растерялся и шустрого теплотехника не ловил. И когда в толпе объявилась химик-эколог Штайнер в черном измятом платье, ее пропустили тоже.

— У меня дочь! Я с дочерью! Вот, моя дочь! — повторяла красивая химик-эколог и толкала перед собой полноватую девушку лет двадцати, в которой чиновница из Майбаха узнала бы вторую свою регулировщицу, если б на секунду перестала читать. Но секунды все были на счету, и читать она не перестала.

— Вартанян Левон Самвелович! Тимохина Ксения Самуиловна! Кириленко Егор Тарасович!

— И не стыдно же, сволочь! — кричали кому-то.

— Вместо каждого — три ребенка!

— Наззад быстро!

— Я Тимохина! Вот паспорт, Тимохина, посмотрите!

— Так нельзя же, дорогие мои, подождите...

— …Моя дочь! Я с дочерью!

— Наззад! Все на шаг отошли!

Строчки снова запрыгали, галки кончились. В задних рядах, похоже, начиналась драка, передний совсем развалился. Теплотехник и лысый товаровед одинаково пахли носками и потом, сироп и хлорка тоже перемешались — с ружейной смазкой, чернилами и луком, но сильнее и громче всего звучала фасоль, жирная фасоль в томате и сырое мясо, и никакого шага было уже недостаточно. Фасоль проникла везде, залезла к ней в уши и в рот, текла по спине, пропитала страницы блокнота.

— Коляда! Шемякин! Алиева!

Наверное, нужно было отдать какой-то приказ, чтоб все замолчали и отошли. Прекратить безобразный бардак, вернуть контроль. На этот случай тоже был, разумеется, план, как и на все остальное. Четкий, согласованный протокол, и если бы не мигрень, которая походила уже на инсульт, она вспомнила бы какой. Но пенопласт скрипел, визжал и рвался у нее в голове, и на одну или две коротких минуты, даже не на две — всего на одну она забыла о протоколе, и о приказе, и кому его следует отдавать. Зависла и перестала думать, а помнила только про ненавистный блокнот, который зачем-то надо было долистать до конца.

— Шайхутдинов!

И в эту-то самую минуту слабости, в этот самый трудный из всех, откровенно неудачный момент она и услышала голос, который нужен был меньше всего. Поверх бухгалтершиного визга и воплей истерички из Пежо, виноватого бормотания теплотехника Красовского, поверх бессмысленных имен и фамилий, которые даже сама она в общем гаме не различала, и гадкий этот голос ударил ей прямо в темя, как если б раздался откуда-то с потолка:

— Ребят, да чего вы слушаете-то ее, она же все врет! Вообще всю дорогу, да елки, чего вы опять-то ей верите? — Беглый убийца полицейских с расквашенной мордой, которому надо было все-таки прострелить голову еще там, возле баррикады, снова стоял на капоте Майбаха и показывал на нее грязным пальцем. — А ключик вчера еще в кармане у ней лежал, между прочим, сказала она кому-нибудь про него? Чего ж она вчера-то молчала про все, целый день нам мозги крутила? Хорош уже слушать ее вообще, так считаю! Да, ребят?

Вот тут чиновница в синем и насквозь теперь мокром костюме испытала наконец свежую, отрезвляющую ярость, подробно представила себе черную дырку посреди этого наглого лба, между наглых глаз, и даже ее мигрень будто бы на мгновение отступила.

— Вы террорист, — сказала она психопату с чужой кровью на рубашке и чуть не засмеялась, оттого что вот он стоит, наконец, где и должен, попался и никуда теперь не денется. — Вы преступник, вы человека убили. Полдня людей в заложниках продержали. Вы даже права не имеете обращаться сейчас к этим людям. Вам надо сидеть в тюрьме, а по законам военного времени... — Тут она поймала взгляд рябого своего помощника и собралась наконец кивнуть. Отдать запоздавший приказ и вернуть все на рельсы.

— А я так считаю, хорош нам вранину всякую слушать! — заорал провокатор и ловко скатился с капота вниз, за бронированный борт, и крик свой продолжил уже оттуда. — Наврали уже вагон! Проверить надо сначала, чего там за дверью реально и сколько там влезет народу! Пускай открывают, мы сами посмотрим!