Тоннель

Женщина из Майбаха не ответила; она считала людей. Их было минимум полтора десятка. Хотя нет — два, а то и больше. Один из них вдруг обернулся, словно почувствовал ее взгляд, отделился от группы и быстро пошел к автобусу, почти побежал — невысокий, седой, с темным напряженным лицом. Ему что-то крикнули вслед, но он даже, кажется, не услышал. Из кармана брюк у него торчала рукоятка капитанского «макарова», и по этой причине большая женщина и ее маленький охранник не стали в этот раз полагаться на телепатию и заговорили наконец вслух.

— В правом кармане, — сказала она быстро.

— Руки! — крикнул ее напарник и прицелился. — Стоять, руки за голову!

— Ребята, да что ж с вами такое, — вздохнул незнакомец с разбитым лицом.

Седой остановился шагах в десяти, но руки поднимать не стал, а вместо этого расставил их и выпятил грудь и сразу стал похож то ли на пловца, который собрался прыгнуть с вышки, то ли на сердитый кукольный памятник Гагарину.

— Руки, я сказал! — повторил охранник.

— А то что? — спросил седой и прищурился. — Убьешь меня?

И только тогда женщина из Майбаха узнала пожилого азиата, который семь часов назад, во время утреннего штурма Газели перегнулся через юного водителя и сказал «это наша вода». Его лицо она забыла сразу, но вспомнила этот чистый, без акцента, русский и странно надменную манеру держаться, необычную у таксиста-нелегала.

— Слушай, ты бы правда убрал, что ли, ствол, дружище, — сказал человек с разбитым лицом. — Нехорошо, люди смотрят.

Два десятка мужчин на другом конце баррикады в самом деле затихли, бросили свое занятие и собрались в группу, напряженную, как пчелиный рой. Среди них обнаружился наконец и мальчик — водитель Газели; он стоял на цыпочках, вытянув шею, и смотрел в спину маленькому таксисту с тревогой и страхом, как смотрят дети вслед уходящей матери или привязанные у магазина собаки.

— Что вы им пообещали? Воду? — спросила женщина из Майбаха.

— Это вы обещаете, — жизнерадостно ответил ее собеседник. — Хотя у вас ее нету. Вот вас никто и не любит. А я — дал, и смотрите, сколько у меня сразу друзей.

— Мы дали им воду, — перебил таксист, упирая на слово «мы», — потому что мы помогаем друг другу. У нас так принято.

— Все нормально, брат? — крикнули сзади.

Таксист собрался ответить, но человек в испачканной кровью рубашке опередил его.

— Порядок! Нет проблем, разговариваем просто! — отозвался он, улыбнулся недобро гудящей компании у Киа, а затем перевел взгляд на пару из Майбаха и сказал негромко: — Ребят, ну ей-богу, прямо расстраиваете меня. Давайте конструктивно, что ли, как-то. Чего вы хотите — войну тут устроить у всех на глазах или вернуться с водой?

— Убери пистолет, русский, — сказал таксист. — И не вынимай никогда, если не собираешься стрелять. Глупо выглядишь, несерьезно.

По лицу тихого охранника пробежала едва заметная судорога, но его рослая напарница, судя по всему, снова послала ему какой-то неслышный сигнал, и он подчинился.

— Ну вот, совсем другое дело, — сказал улыбчивый. — Вижу, мы вас убедили. Давайте теперь обсудим условия. Наши люди останутся здесь. Места нам много не нужно, сами видите, но кое-что пришлось переставить, уж извините. А, и мы забираем автобус. Уже забрали, точней говоря. Так всем спокойней будет.

Чиновница из Майбаха обернулась, и действительно, оказалось, что на водительском месте в просторной кабине автобуса толкается разновозрастная кучка детей, а остальные, обращенные к проходу окна занавешены изнутри то ли одеялами, то ли платками. И ругнула себя за то, что не увидела этого раньше. Кажется, ей и правда нужен был отдых.

— А где пассажиры? — спросила она. — Где владельцы машин? С ними вы что сделали?

Ее собеседник пожал плечами.

— Ушли, — легко сказал он. — Да вы не волнуйтесь, не на мороз же. Мы даже водички дали с собой кой-кому. Наверно, на той стороне вас дожидаются. Весь тоннель ваш, мы-то кусочек себе взяли, вы уж их разместите как-нибудь, не обижайте. Нам ведь с вами что главное — чтоб людям сделать хорошо, так ведь? У вас люди, у нас люди. Все хотят пить, все хотят есть!

Интонации у него теперь, когда появились зрители, снова стали подчеркнуто благостные, глаза засияли. Увлекаясь с каждым словом все сильнее, он раскинул худые в синяках руки и в грязной своей рубашке напоминал сейчас Иоанна Крестителя, проповедующего в пустыне. Или, учитывая контекст, скорее исламского пророка. У него даже появился, пожалуй, в эту секунду какой-то легкий акцент (который и женщина из Майбаха, и таксист из Рено отметили с одинаковым раздражением). Группа мужчин, толкавших красненький Киа, вся уже была здесь и внимательно прислушивалась к разговору. В дверях автобуса показались настороженные женские лица.

— У вас дети, у нас дети, — продолжал новоиспеченный проповедник, повышая голос. — Не надо угрожать, стрелять не надо, с уважением надо друг к другу! Вы нас уважайте, не мешайте нам собраться вместе, поделитесь с нами едой, а мы дадим вам воду. По-соседски. Я слышал, у вас там много, целый грузовик. А нашим людям разве не надо есть?

Аудитория одобрительно загудела.