Тоннель

Во второй раз он собрался выйти, когда вернулась славная пара из соседнего Хёндай Санта Фе. Звали их Игорь и Наташа, и в четыре утра они вместе пили кофе из термоса и шутили про внезапное богатство, привалившее прыщавому доставщику пиццы. После перегона симпатичные соседи угостили девочек яблоками, попросили его присмотреть за Хёндаем и отправились в хвост колонны разузнать новости. А когда пришли назад, с милой интеллигентной Наташей случилось что-то вроде припадка, она рыдала и вдруг закричала ему «это ваши, ваши взорвали, когда ж вы уйметесь, сволочи». Люди из окрестных автомобилей притихли и начали оглядываться, и лица у них стали одинаковые и чужие, хотя почти всех он уже знал по именам и успел перекинуться одной-двумя репликами. После этой некрасивой сцены (девочки снова плакали) жена потребовала поднять окна и запереть двери, и спорить он не стал. Ему нужно было подумать. Расспрашивать соседей было теперь бессмысленно, и он понимал только, что, скорее всего, произошел очередной теракт и его, как всегда, приняли за бандита, радикального дикаря. Такое бывало и раньше, когда он был помоложе. Но даже сейчас после всякого взрыва или захвата заложников проходили недели, прежде чем можно было снова спуститься в метро без риска, что каждые двадцать шагов придется предъявлять документы или какая-нибудь девица в панике выскочит из вагона. Не то чтобы он привык, просто начал ездить в университет на машине и даже научился шутить об этом. Очки, гипертония, шестьдесят четыре года, а девушки по-прежнему неравнодушны. Доктор технических наук, визит-профессор Массачусетского университета не нравится полиции, потому что у него неправильный нос. Да-да, Ларочка, у меня красивый нос, просто он не годится для московского метро. Жена реагировала гораздо острее, ей никогда не было смешно.

И все-таки взрыва ведь не было. Взрыв — это разрушения, раненые, это грохот, в конце концов, которого никто не слышал. А в тоннеле под рекой это еще и вода, тонны воды, которые должны были хлынуть внутрь еще ночью. Всякий, кто выбрал для теракта автомобильный тоннель, постарался бы разрушить свод и затопить бетонную трубу целиком. Или запечатать ее и пустить газ. Ну или хотя бы взорвать самодельную бомбу с гвоздями и шурупами где-нибудь посередине, в самой гуще людей и машин. Теракт — это в первую очередь шоу, рассчитанное на публику. Тщательный сложный перформанс, и смысл его, конечно, не только в том, чтобы убить кого-то, но в том, чтобы сделать это как можно эффектнее. Шумно, с театральным размахом. Нужны яркие заголовки в новостях и жуткие фотографии, иначе не стоит и затеваться. И потому ворота, загородившие въезд и выезд, были не просто возмутительны, они были возмутительно банальны. Это был слишком бездарный ход, слишком пресный — просто запереть пятьсот человек под землей и дать им медленно умереть от жажды. Во-первых, оставался риск, что их успеют спасти. Но даже если нет, если допустить, что помощь опоздает и все они правда в конце концов умрут, все равно вышло бы скучно и бескровно. Недостаточно громко для того, чтобы мир содрогнулся по-настоящему. Зря потраченные силы и деньги.

Тут он понял, что рассуждает как террорист, и снова рассердился, и как раз в эту самую минуту в проходе появилась рослая молодая чиновница. Она шагала уверенно и скоро, не глядя по сторонам, как ходят люди, которые точно знают, куда направляются и зачем. Сопровождал ее какой-то бледный, щуплый, в черном пиджачке, с пустым неприятным лицом; и прямо просились на это лицо темные очки, потому что глаза у бледного были неживые и сам он был как будто неживой и расталкивал толпу равнодушно и механически, словно его только что вынули из коробки и запустили вдоль ряда расчищать дорогу своей крупной спутнице. За ними, как пена за пароходом, тянулась нерешительная погоня — человек десять-двенадцать, которые явно пытались остановить эту быстро идущую женщину, но сердить ее бледного провожатого не желали.

И красивый седой владелец Ниссана, который робости никакой не испытывал, а был, напротив, раздосадован уже до последней крайности, распахнул наконец дверцу и вышел из машины, не оглядываясь в этот раз на протесты жены. Разгладил складку на брюках, застегнул пуговицу на пиджаке и встал у процессии на пути.

— Я прошу прощения, — начал он звучным лекторским голосом, — но мы ждали достаточно. И мне кажется, все мы заслуживаем...

Маленький в черном костюме, не замедляясь, развернулся боком и ударил его жестким локтем в грудь, как будто на месте седовласого визит-профессора в шелковом шейном платке стояло, например, кресло или какой-то еще неодушевленный предмет и задача была просто сдвинуть его в сторону. Однако владелец Ниссана оказался тяжел и к тому же выше его на голову, так что несколько покачнулся, но дорогу не уступил.

— Молодой человек, — сказал он сверху и выставил вперед большую ладонь. — Вам бы поучиться манерам.