Читаем Топологии Миров Крапивина полностью

А может — оно и не страшно — что вытерлись и потускнели старые фрески, что полуосыпались, а местами и полностью исчезли под гнётом времени мозаики и иконы?.. Ведь разве дело в них?! Живут в бесконечном мире люди — те самые мальчишки и девчонки, спасённые когда-то Настоящими Командорами — Хранителями! Одни уже выросли, другие ещё растут. Но каждый из них помнит то нежданно-чудесное «Не трогать!», обращённое навстречу опасности! И как от этого вскрика-приказа опасность остановилась, замешкалась, отступила!.. И неожиданным чудом — Хранители, Всадники, Командоры… Такое не забывается! И не забудется никогда!

И если кто-то из этих ребят сам станет затем Командором, Хранителем (а ведь станут!) и сам поспешит на помощь тем, кто в ней нуждается — это ли не лучший памятник Добру! А бронза — она зеленеет от времени… И в гипсовую крошку рассыпается Равнодушие, когда звучит над Землёй, вдоль Дороги, по всему Кристаллу:

Всадники

Я у книжки не помню названия.Книжка — вихрь из атак и погонь.Я читал, как сбруей позванивалПотерявший всадника конь.Конь ушёл. А мальчишку взяли.Был коротким у белых допрос.Руки тонким ремнём связали,Повели на крутой откос.И поставили там над кручей.Серебристы, но не легкиВыползали из ножен тягучиеИх отточенные клинки.
Становился я злым и упорным.Злой прищур не сходил с лица.Я отбрасывал книжку в сторону.Я хотел другого конца.Как травинка в заснеженном садике,Как росточек сквозь синие льды,Пробивалась надежда на всадников,На спасителей от беды.Мы тогда не очень умелоРазбирались в героях книг.Были красные. Были белые.Были наши, и были враги.Наши — это любому знакомо.Наш — он тот, кто всегда готовК другу мчаться стрелой на помощь
В дробном грохоте конских подков.Что ж! Они не обманут доверия.Видел я в мальчишеском сне,Как ковбои в выжженной прерии,Торопясь, седлали коней.И, играя литыми кольтами,Подгоняя мустангов лихих,Развивали арканы кольцамиМексиканские пастухи.Расцветали шрапнельные гроздья,Мчались всадники в пыльный зной,И будёновки с синими звёздамиКолыхались серой волной.Мушкетёры, Спартак, АйвенгоИ чапаевцы в бурках седых
Вылетали одной шеренгойНа песчаный крутой обрыв.И мальчишка вставал опять,Саблю брал и шёл воевать……Но в ответ на твою бедуЭти всадники не придут.Нынче места нет чудесам.Хочешь чуда — будь всадником сам.Чтоб на помощь друзьям кидаться,Чтобы подлость узлами вязать,Чтобы в руки врагам не даться,Чтобы сыну потом сказать:«Помнишь песню о зимнем садике?О травинке среди зимы?Жили-были на свете всадники,
Жили-были на свете мы.Вся земля гудела под нами.Были ночи, как копья, отточены.Били кони копытом в камень —Искры сыпались по обочинам.Знали кони лихую выучку,Не успеет смолкнуть труба,Как мы мчались уже на выручкуК тем, кто звал нас,Где шла борьба.Мальчик, думаешь, нет тех дней?Или, думаешь, нет коней?Время есть! И лошади есть!Да и порох не вышел весь!Владислав Крапивин, 1969 г.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику
От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Как чума повлияла на мировую литературу? Почему «Изгнание из рая» стало одним из основополагающих сюжетов в культуре возрождения? «Я знаю всё, но только не себя»,□– что означает эта фраза великого поэта-вора Франсуа Вийона? Почему «Дон Кихот» – это не просто пародия на рыцарский роман? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете в новой книге профессора Евгения Жаринова, посвященной истории литературы от самого расцвета эпохи Возрождения до середины XX века. Книга адресована филологам и студентам гуманитарных вузов, а также всем, кто интересуется литературой.Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им. М.А. Литовчина, ведущий передачи «Лабиринты» на радиостанции «Орфей», лауреат двух премий «Золотой микрофон».

Евгений Викторович Жаринов

Литературоведение
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное