Топология насилия. Критика общества позитивности позднего модерна

Наблюдаемые по всему миру насильственные конфликты, которые при этом лишены всякой общности, Хардт и Негри произвольно истолковывают так, будто они являются войной против Империи. В действительности же речь идет о конфликтах, которые могут и не иметь отношения к неолиберализму. Конфликты, на которые ссылаются Хардт и Негри, – студенческие волнения на площади Тяньаньмэнь, беспорядки на расовой почве 1992 года в Лос-Анджелесе, интифада, восстание в Чьяпасе или забастовка работников железной дороги во Франции – не указывают ни на какую идеологическую общность, ни на какую общую цель. Хардт и Негри сами утверждают, что между членами одного и того же противоборствующего лагеря нет никакой коммуникации, что они говорят на разных языках, что у них нет общего противника ²¹¹, однако это не наводит их на мысль о том, что их собственный тезис несостоятелен. Как известно, без коммуникации не может возникнуть никакого совместного действия, а значит, не может появиться и противоборствующей силы. Хардт и Негри попросту приписывают им общее намерение, которого у них на деле нет. Отсутствие коммуникации, как можно догадаться из их текста, становится «новым видом коммуникации», «коммуникацией сингулярностей»

²¹². Силы сопротивления не соединяются друг с другом «горизонтально», но каждая из них по отдельности направляется «по вертикали, прямо к виртуальному центру Империи»²¹³

.

Аргументы Хардта и Негри идут вразрез с фактами. Фактически сегодняшнее общество затронуто повсеместным процессом распада социального, распадом всего совместного и общего. Оно заметно атомизируется и партикуляризируется. Вопреки этому фактически наблюдаемому развитию они утверждают, что существенной чертой сегодняшних производственных отношений является «кооперация, коммуникация и общность», что якобы ведет к кризису частной собственности: «Сам концепт частной собственности, понимаемый как исключительное право использовать некое благо и распоряжаться всем достоянием, проистекающим из владения этим благом, в новой ситуации становится все более бессмысленным»²¹⁴. Вопреки их тезису, сегодня общность разрушается все сильнее. Приватизация захватывает даже душу. Распад всего, вокруг чего могла бы сформироваться общность, существенно снижает вероятность совместного действия. Хардт и Негри переоценивают силу сопротивления капиталистической неолиберальной системы. С точки зрения своего устройства она определяется тем, что эксплуатируемых от эксплуататоров очень трудно отличить, что преступники и жертвы сливаются до неразличимости. Не образуется никакого однозначного

против, никакого ясно очерченного фронта, который противопоставил бы друг другу два противоположных лагеря, силы или класса. Эту особую топологию насилия Хардт и Негри совершенно не замечают. Так, они утверждают: «Хотя эксплуатация и господство пока еще ощущаются непосредственно, плотью масс, они становятся столь аморфными, что не остается места, где можно было бы от них укрыться. И поскольку нет больше пространства, которое могло бы быть пронизано внешним, мы должны быть против повсюду»²¹⁵

. Выходит, следует занять все места сразу и вопреки, однако остается неясным, чему мы должны оказывать сопротивление. Так фиктивная решимость масс исчезает в пустоте. Хардт и Негри очевидным образом не признают, что в Империи повстанцы очень быстро оказываются ее подельниками. Место насилия и эксплуатации больше не образует того, против чего следует бороться, поскольку каждый отныне эксплуатирует самого себя. Преступник является в то же время и жертвой. Эксплуатация со стороны другого становится самоэксплуатацией. Так появляется эксплуатация безо всякого господства, поскольку она совершается во имя свободы. Эта имманентность насилия приводит к тому, что исчезает любой противник, с которым можно было бороться напрямую.

Глобальная капиталистически-либеральная система, которую Хардт и Негри называют Империей, в действительности является тем внутримировым пространством конфликта, в котором человеческий род ведет войну против самого себя. Эта война тотальна, потому что она полностью совпадает с социальными отношениями и выдает себя за мир. «Далекий гул сражений» Фуко, который некогда доносился из недр дисциплинарных учреждений, сегодня становится основным тоном общества. Война проникает в душу каждого отдельного человека. Человек ведет войну не столько с другими, сколько с самим собой. Учитывая тотальность и имманентность войны, классическое противостояние, которое некогда позволило провести ясное разделение на внутреннее и внешнее, на друга и врага, на общество господ и общество рабов, сегодня обречено хвататься за пустоту.