Единственная возможность противодействовать Империи состояла бы в том, чтобы затормозить тот процесс, который она запускает, лишить его диаволического жала. Стратегия, которую предлагают Хардт и Негри, представляется проблематичной. Они придерживаются точки зрения, согласно которой процесс невозможно повернуть вспять, что это не имеет смысла, что его, напротив, следует ускорить и обострить. Поэтому они ссылаются на Делёза и Гваттари: «Делёз и Гваттари утверждали, что вместо сопротивления глобализации капитала нужно ускорить этот процесс. “Но какой из путей – революционный? – спрашивают они. – Где он: в выходе из мирового рынка? А может быть, лучше пойти в обратном направлении? Пойти еще дальше, то есть по пути рынка, по пути декодирования и детерриториализации?” Реально с Империей можно соперничать лишь на ее же уровне общности, продвигая предлагаемые ею процессы за пределы их нынешних ограничений»216
. Было бы фатальной ошибкой еще решительнее присоединиться к движению рынка и капитала.8. Homo liber
Чрезвычайная ситуация – та, в которой негативность достигает высшей степени, поскольку в ней все нормы приостанавливают свое действие. Она возникает в тот момент, когда внешнее вторгается внутрь системы и вся система оказывается поставлена под вопрос. Негативное напряжение между внутренним и внешним является конститутивным для возникновения чрезвычайной ситуации. Имманентность системы в такой ситуации вступает в конфронтацию с трансцендентностью угрожающего ей другого. Негативность совершенно иного вызывает судорогу и дрожь внутри системы. Возникновение чрезвычайной ситуации – это иммунологическая реакция системы на угрозу извне.
Суверен распоряжается абсолютной властью приостановить действие правового порядка. Он воплощает законодательное насилие, которое извне вступает в отношение с правовым порядком. Поэтому суверену не обязательно быть правым, чтобы устанавливать право. Приостанавливая действующий правовой порядок, чрезвычайное положение создает свободное от права пространство, внутри которого можно получить абсолютный доступ к каждому. Согласно Агамбену, человеческая жизнь политизируется только в том случае, если она вступает в отношение к власти суверена, то есть «только когда она оставлена на произвол (abbandono) безусловной власти над смертью»217
. Голая, хрупкая жизнь и власть суверена обуславливают друг друга: «В противоположность свойственной нам, современным людям, привычке ассоциировать сферу политики с такими понятиями, как права граждан, свободное волеизъявление и общественный договор, с точки зрения раскрываемой нами здесь природы суверенитета подлинным содержанием политики является лишь голая жизнь»218. «Жизнь, обреченная на смерть», является «началом политического». «Энтузиазм вокруг предложенной Агамбеном теории суверенитета не является свидетельством в пользу того, что сегодня чрезвычайное положение грозит стать нормой, как утверждает Агамбен. Наоборот, он указывает на то, что мы теперь живем в обществе