Топор Ларны

Незнакомая деваха с глянцевыми бурыми волосами, убранными в деревенскую толстенную косищу, сидела на коряге чуть поодаль, за редким кустарником. Перед ней во весь свой рост вытянулся Клык: сам вороной вытянулся, а шею нагнул, чтобы глядеть лиловым глазом прямо в лицо. Стоял на одной ноге, послушно протянув вторую и вложив в руку недотепы. Понятия не имеющей, что это за ужас – боевой страф!

– Молодец, какой же молодец, – заворковала незнакомая дуреха, цепляя ногтем скрытый в своих костяных ножнах средний коготь. – Ах ты, блестит. Острый! Вот чудно… Все у тебя есть, только клыков нет. Зачем тебе такое имя?

– Чтоб и клык имелся, полное вооружение, так сказать, – усмехнулась Марница. – Ты кто? Наверное, сестра этого… Кима. Обычный человек при виде бесхозного страфа хотя бы падает и лежит себе тихо… Потому страфы с падалью не играют, скучно им.

– Наговорит – половина не годится, а вторая половина и вовсе не явлена, – вздохнула нелепая девушка, перекидывая косу на грудь. – Ты не слушай, Клык. Она не со зла. Просто Кимка наш ушел за грибами, а ей скучно… без Кимочки всегда скучно.

– Кимочка, – Марница ощутила приступ беспричинной злости. – Эк ты его… От счастья своего ничего вокруг не видать, да? Он не этот… не заяц! Изволь вежливо звать. Кимом. И сама назовись хоть как. Нас-то со страфом он уже представил, как я погляжу.

– Представил. Имя надо назвать. Хоть как… – задумалась девушка, поманила пальцем Клыка и почесала под клювом. – Знаешь, десять лет Кимку знаю. Ну, ладно – Кима. Стыдно сказать, его знаю, деда Сомру знаю, тетку тучу знаю, дядьку ветра… да всех в том лесу. А вот себя… Зачем мне имя, если я там одна была такая? Как из дома меня погнали, так и живу безымянная. Кимочка меня звал Тинкой, это на его имя похоже и весело. Тинка – имя малое, а полного я к нему и не ведаю. И прежнего, урожденного, тоже не помню, пропало оно, в тень со мной вместе не шагнуло. Мне неполных шесть лет было, отвычка у меня от имени. Понимаешь?

– Вот уж чего с вами нет и не будет, так это понимания, – вздохнула Марница. – Как спьяну вы с братом, я еще в ночь заметила. Не по торной дороге у вас мысли бредут… И мои следом увязались. Иди сюда. Раз ты ему сестра и с памятью у тебя нелады, будем исходить из его имени. Кимма или даже Тинма звучит плохо, нет таких имен, и ему не понравится.

– Точно, – вздохнула девушка, послушно пересаживаясь поближе.

– Зато есть сказка про хозяйку леса, я случайно слышала в одной деревне, очень старая сказка, – гордо сообщила Марница. – Её звали Тингали. Она с водой еще была в родстве, кажется… Плохо помню. Но имя такое определенно есть. Редкое, южное, на побережье до сих пор встречается. Не здесь, не в Горниве. Но и нам тут делать нечего, как мне думается.

– Мне все равно, куда идти, – вздохнула девушка. – Я везде прорехи да штопки вижу, но пока их не понимаю. Кимка… Ким сказал, надо просто смотреть, постепенно само сложится и по полкам распределится.

– Ну, если Ким сказал, – новый приступ беспричинной злости оказался сильнее прежнего. – Одна беда: мне он ничего не говорил. А страф у нас один на всех, и он – мой! Я его еще с яйца растила. Это ясно?

– Ой-ой, и всё-то мне ясно, даже и того яснее. Страфом не отговаривайся! И ты на моего Кимочку глаза завидущие не щурь, – девушка возмущенно всплеснула руками. – Ишь, спасли её, так она впилась в брата, как репей в косу! Я руку еле разжала, его спасая. Прямо хвать – и мое! Не твоё, не скрипи зубами! Можно подумать, ты его стоишь! Да он лучше всех! Его сам дед Сомра уважает!

– Это кто ещё репей! – вспыхнула Марница. – Гляньте: в шестнадцать лет от брата ни на шаг, и жизни ему не дает, и по лесу её искать требуется. Сама не знает, чего ей надо и куда идти следует, а иных посылает, да так далече, что выр туда не плавал!

Страф испуганно потоптался и отошел в сторонку, виновато кося глазом на расшумевшихся. Обе уже стоят друг напротив дружки, и позы приняли самые боевые для женского серьезного разговора. Руки пока что в бока, но уже дергаются, к чужым волосам примеряются.

– Зря я переживал, – весело отметил Ким, выныривая из лесной тени и гладя по ноге подбежавшего в поисках утешения страфа. Подмигнул страдальцу, склонившему голову на плечо, почесал клюв. – Моя сестренка в большом мире не пропадёт, Клык… Бойкая она у меня, смотреть приятно.

Марница виновато ссутулилась и отошла, села на плащ. Было удивительно обнаружить за собой давно изжитую способность обижаться и по-детски ввязываться в споры. Чаще она хваталась за нож и холодно угрожала, точно зная свою готовность исполнить сказанное. Но угрожать сестре Кима? Если по правде рассмотреть весь разговор, то и нет в нем обиды. Есть, неловко признать, ревность: повезло девке, такой человек возле неё оказался. Злая штука – ревность, темная да страшная. До беды быстро доводит, короткой тропкой.