Тосты Чеширского кота

Нелюбимый писатель у Панфила тоже имелся и был это ни много ни мало аж сам Шолохов. Его-то Панфил как раз не называл даже «Мишка», а исключительно – «старый козел со станицы Вешенской».

– Так вот, – продолжал Панфил, – а знаете вы, где он сейчас, Васька-то Аксёнов?

Мы не знали.

– Он, братушки, ещё года три назад в Штаты свалил.

– Ну и? – спросил Джаггер.

– Ты что, совсем забыл, где живешь? – саркастически сказал Панфил, – говорю же в Штаты, не в Монголию.

– Диссидентом заделался, – понял Чучундра.

– Вот-вот, диссидентом, – сказал я, – а тебе открытку прислал, – да, Панфил? Ты-то откуда знаешь?

Тут Панфил, Джаггер и Чучундра посмотрели на меня, совсем уже как на дурака.

– Ты что, Бабай, такие новости все по «Голосу Америки» или по «Свободной Европе» узнают. Все слушают, и все всё знают.

– Дык я тоже слушал, – начал оправдываться я, – но я всё больше про музыку там и все такое. Вот еще про Сахарова слышал. Но про него и в «Огоньке» писали. Тоже предатель.

– Не знаю насчет Сахарова, а Аксенов-то чего предавал? Он же писака, что он знать-то мог. Задолбало его все, вот и свалил, – заступился Панфил за Ваську.

– И как он свалил? – спросил Джаггер.

– А я знаю? – развел руками Панфил. – Как все сваливают, может в командировку поехал и тю-тю. Мне матушка рассказывала, что с Большого Театра на гастролях каждый раз по нескольку человек исчезают. Она ж актрисой служит в театре нашем в Дудинске, они там все в курсе. Понятно, что в газетах такое не пишут.

– И что там, интересно, хорошего? – спросил Чучундра непонятно кого.

– Да уж что-то есть, раз народ бежит, – вступил в разговор Кролик, напряженно молчавший до этого.

– Свалил, и правильно сделал! – внезапно заявил Батя, – пожил бы он, сука белогвардейская y нас в леспромхозе, еще б раньше сбежал. Сидит теперь в Америке, бананы жрет…

– Уймись, Батя, ты что, бананов не ел? – постарался угомонить его миролюбивый Чучундра.

– Как это не ел? Ел два раза, – возмутился Батя, – а я может, каждый день хочу! Что ж мне, до конца жизни кедровыми орехами питаться? Бананы давай!

C этими словами, Батя развернул очередную конфету и отправил в пасть:

– Жирует там этот писатель. А мы тут будем жопы морозить два года. А я еще потом, до самой смерти, в леспромхозе…

Батя злобно заложил книжку писателя-предателя конфетным фантиком и захлопнул ее c пистолетным звуком. Только пыль полетела из-под корешка.

– Тихо!!! – хором выдохнули мы, но было поздно.

Из комнаты начкара высунулся заспанный сержант Налимов.

– Вы, млядь, арлекины, озверели совсем? Начкару отдыхать не даете? А вдруг война, а я уставший?

Он выполз из комнатушки целиком.

– О, уже караул скоро сдавать, – Налимов посмотрел на часы, – а у вас не прибрано. Так, бойцы, кинулись живо, помыли всё.

– Батя, рви когти в роту, пока день рождения не кончился. А то припашу ненароком…

Тут Батя дунул в роту, подальше от греха, а мы, ясно дело, кинулись дружно и все помыли. Наряд закончился.

По пути в учебку над нашими головами продолжало полыхать и струиться полярное сияние. Панфил читал нам стихи…

…Как с истиной разобраться?Кому беда – не беда…Судьба не дает авансов,И кстати, не врет никогда.Безжалостный, святый, мудрый,Ты дашь иль не дашь нам днесь?Днем, вечером, ночью, утромНезримо присутствуешь здесь.Идет человек, не зная,

Что чья-то живая рукаЕго шаги направляет,Подталкивая слегка.Кого-то в чертовы топи,Иных – в сад райский ведёт.Торопит рука, торопит,Идет человек, идёт.Бывает, предчувствием маешься…Орлом упадет пятак —И даже не удивляешься,Когда случается так.В безмыслие упершись,Открыв в изумлении рот,

Ты думаешь, оглядевшись:«Куда же меня несет?»Куда? О, нам не добраться.Ведь нам беда – не беда.Судьба не дает авансовИ кстати не врет никогда…

14

«Разведчик ра!…» – слышу я голос Панфила из ГГСки.

Я втыкаю кнопку грубой настройки, и «Терек» мгновенно проворачивает свои магнитные потроха в диапазон частот около десяти тысяч мегагерц.

В ту же секунду я тремя пальцами раскручиваю тяжелый маховичок большого верньера и мизинцем доворачиваю верньер малый.

Вижу на электронной шкале 11243. Слышу в головных телефонах доклад пилота-американца и вращаю тяжелый стальной штурвал под столом.

Голос усиливается, и зеленый электрический эллипс на круглом экране осциллографа становится вертикально. Фиксирую штурвал, смотрю на картушку. Восемь градусов. Есть пеленг.

– Возьми на восемь, Панфил, он здесь в море Лаптевых.

– Спасибо.