Тот, кто держит за руку (СИ)

Нет, это правда, ты просто не видишь всей картины, — говорит он мне. — После того, как ты заглянула мне в самую душу… тем июльским утром в день аварии, вся моя жизнь переменилась, я уже упоминал об этом, если ты помнишь: я не пошел работать в отцовскую клинику, как то было давно между нами условлено, а напросился к доктору Хоффманну… чтобы быть ближе к тебе? Не знаю. Не могу сказать точно. Но с тех пор отец не разговаривает со мной. Мама не может простить мне расставание с Вероникой, а Вероника считает, что я… влюбился в призрак. Так что, сама видишь, вся моя жизнь стала другой. Стараюсь не зацикливаться на словах о «влюбленности в призрак»…

«Вся моя жизнь стала другой», — повторяю его слова, продолжая свою собственную внутреннюю борьбу. — Ты счастлив, Марк? — наконец смотрю я в его глаза.

Счастливее, чем когда-либо, — серьезно произносит он и продолжает: — Хотел бы я вернуть расположение своих родителей? Однозначно. Готов ли я ради этого отказаться от тебя, Ханна? — теперь и он пристально смотрит мне в глаза. — Однозначно нет. Я люблю тебя, ты ведь и сама это знаешь, не так ли?

Боже, — ахаю я, закрывая лицо руками. Да, я догадывалась о его чувствах (разве женщина не всегда догадывается о подобном?), но услышать признание вот так вслух — это как удар под дых, вышибает весь воздух из легких, устраивает мини инсульт в чистом виде. Я не могу дышать, не могу дышать… Должна.

Убираю руки от лица и — раз, два, три — быстро произношу:

Марк, ты не должен говорить мне такие вещи. Я не свободна, и об этом ты тоже знаешь…

Поднимаю на него взгляд и испытываю острый приступ нового удушья, замечая полукружия Марковых ресниц, покоящихся на бледных, слегка заросших черной щетиной щеках. Он выглядит таким беззащитным, таким ранимым, что мне с трудом удается взять себя в руки… вернее не удается: я тяну эту самую руку и кладу ее на его поникшее плечо. Марк тут же отзывается на мою робкую, ободряющую ласку стремительным движением своих рук, которые сжимают мою протянутую ладонь и подносят к своим губам.

Они горячие…

Горячие и мягкие, как я себе и представляла. Мне хочется прикрыть глаза и насладиться их прикосновением, пусть даже просто к костяшкам моих пальцев. Но я запрещаю себе это делать.

Я знаю, что люблю тебя больше твоего мужа, — говорит мне мой пылкий поклонник. А я только и могу, что невесело улыбнуться: он, возможно, и прав — давно не уверена в мужниных чувствах.

Это не имеет значения, — качаю я головой. — Я его жена и это главное. Я никогда не брошу его!

Марк не спорит со мной, чем по-настоящему удивляет меня, должно быть Мелисса что-то рассказывала ему о моих родителях.

Даже если он больше не любит тебя? — уточняет он просто.

Этого ты не знаешь, — я все еще позволяю ему держать себя за руку. — Маттиас просто скуп на эмоции… Всегда был таким. Но все эти годы он был для нашей семьи настоящей опорой и поддержкой, не суди его строго. Пожалуйста! — потом я все-таки добавляю: — Возможно, ты не знаешь об этом, но мои родители развелись, когда мне было двенадцать: отец ушел к другой женщине, и это разбило маме сердце. Она и до этого была не особо ко общительной, а после и вовсе превратилась в призрак самой себя, так глубо спряталась от всего мира, что даже я, ее родная дочь, не могла до нее достучаться. Я осталась практически сиротой при живых-то родителях… Это было очень трудное для меня время, Марк, — мне приятно сопереживающее пожатие его пальцев, — одна против целого мира, брошенная и нелюбимая… Тогда-то я и дала себе зарок, что никогда не сделаю ничего подобного, не позволю себе разрушить жизнь другого человека… Маттиас этого не заслужил. Прости меня, Марк…

Он молчит и даже не смотрит на меня. Хотела бы я знать, что творится сейчас в его голове…

Когда я встретила Маттиаса, мне было едва ли больше шестнадцати, — продолжаю я свою короткую исповедь. — И он очаровал меня почти в одночасье: высокий, спортивный и такой веселый. А веселья в моей жизни было маловато… Так что я влюбилась в него по уши и выскочила замуж сразу же после окончания школы, уже будучи беременной. Он мог бы меня бросить, сказать, что ему не нужен этот неожиданный довесок в виде ребенка, но он этого не сделал, — бросаю взгляд на нашу совместную фотографию на стене, — он женился на мне. Теперь мы семья, и это многое для меня значит.

Мы молчим, погруженные каждый в свои безрадостные мысли. Я снова смотрю на лицо мужа, улыбающееся мне с фотографии, и с отчаянной силой хочу вновь почувствовать себя любимой, значимой, такой, чтобы до дрожи в коленях… А сама даже не уверена, любит ли меня Маттиас по-прежнему или все наши чувства превратились в пепел. Но ведь любое пепелище можно возродить снова… или нельзя? Смотрю Марку в глаза и мечтаю о его объятиях и его тепле — вижу огонь в его глазах. Не в тех глазах, которые должны бы согревать меня, думается мне с отчаянием.

Я знал, что именно так ты мне и ответишь, Ханна, — говорит Марк, протягивая руку и заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо. — За это я люблю тебя еще больше…