Тот, кто держит за руку (СИ)

Бедное мое сердце! Оно так и рвется сказать: «И я, и я тоже люблю тебя», но не говорит, только бьется часто-часто, впитывая тихую музыку непривычного слуху признания.

Не надо, — качаю я головой. — Не рви мне сердце…

Он улыбается печальной улыбкой: ну конечно, ему не нужны слова, чтобы понять меня… Он и так все знает.

Больше не буду, обещаю. Только, — он снова подносит к губам мою руку и смотрит слегка исподлобья, — не гони меня, ладно? Позволь мне быть рядом с тобой. Позволь мне быть твоим другом…

Искушение согласиться так велико, что мне приходится обхватить себя руками, вернув, наконец, себе хоть какую-то видимость власти над обеими руками. Это было бы неправильно.

Нет, Марк, так не получится, — шепчу я ему через силу, — нельзя быть другом тому, кто… — Кто заставляет тебя постоянно хотеть большего! — Ты и сам все понимаешь, — в отчаянии выдыхаю я. — Не заставляй меня говорить это вслух. Я не могу

Он смотрит в сторону, словно обдумывая нечто стороннее, и мне кажется, он при этом посматривает все на ту же фотографию улыбающегося Маттиаса на стене.

Я должен тебе кое-что сказать, Ханна, — наконец обращается он ко мне. — Только не знаю, как это сделать…

Еще что-то, помимо его «Я люблю тебя»? Может ли быть что-то еще более сложное, нежели это его признание? Марк выглядит пугающе.

Маттиас… — начинает было он, но щелчок дверного замка прерывает его слова.

Мам, я дома! — провозглашает Мелисса с порога.

Мы с Марком вскакиваем, как по команде, и я смущенно отхожу в другой угол комнаты — мне надо успокоиться.

О, Марк, привет! — дочь приветливо улыбается моему гостю. — Какими судьбами? — и уже более испуганно: — Маме было плохо?

Тот машет головой, мол, нет, ничего подобного, и тогда Мелисса окидывает нас внимательным взглядом своих не по-детски взрослых глаз, а потом говорит:

Прошлой ночью мама совсем не спала, — смотрит на меня, — кажется, у нее началась бессонница, как доктор Хоффманн и опасался.

Вам нужно непременно сказать ему об этом при вашем следующем визите, — отстраненно констатирует Марк, а потом прощается с нами обеими.

Марк, — окликает его Мелисса, но тот даже не оборачивается. Слышу только его быстро удаляющиеся шаги по дорожке за дверью…

Мелисса смотрит на меня с осуждением.

Глава 26.

Я и не представляла, что можно так тосковать по кому-либо: почти до физической боли, до ломоты во всем теле. До слез, которые так и просятся быть выплаканными, но все не приходят… Кажется, моя болезнь даже серьезнее, чем я могла только представить. Даже рисовать не могу… Моя едва наметившаяся муза снова покинула меня.

Ты уверена, что тебе не надо показаться доктору Хоффманну? — спрашивает меня Маттиас накануне утром. — Ты выглядишь не ахти как…

Его слова меня задевают, как, впрочем, и любые слова, произносимые им в последнее время. Должно быть, это побочный эффект сторонней любви, той, что нынче окрашивает в розовые тона другой объект моего чувства. Значит ли это, что я больше не люблю своего мужа? Я не знаю. Или не хочу знать…

С доктором Хоффманном у меня свидание на следующей неделе, — язвлю я, не сдержавшись. — А сегодня только визит к физиотерапевту. Хочешь сходить со мной? — пытаюсь я смягчить свою резкость.

Маттиас потирает рукой свой внушительного вида бицепс и слегка хмурит лоб.

Слушай, я бы с удовольствием, — тянет он нерешительно, — да только Марко…

Марко? Тот самый, которому ты помогал чинить гаражную дверь? — боюсь это снова звучит довольно язвительно.

Ну да, — мой муж, похоже, не замечает моего тона, — тот самый Марко…

У него снова дверь не работает?

Не, дверь мы починили… просто он просил заехать, выпить по парочке пива… в благодарность.

А в прошлый раз вы не могли выпить?

Так я на работу уже опаздывал, — виновато отзывается тот. А потом подходит ко мне и неловко, почти также, как и на первом свидании, заключает меня в свои медвежьи объятия: — Ты что, сердишься, что ли, Ханна-Монтанна? Твои гормоны прямо монстры какие-то… Не спускай их на меня, ладно?

Его ласка мне приятна, хотя стотысячное упоминание моих «расшалившихся» гормонов заставляет быть несколько раздраженной. Не обними он меня сейчас — быть беде.

Ты сегодня работаешь в «Адской колеснице»? — интересуюсь я у Маттиаса. Тот слегка напрягается — его мышцы так и сдавливают меня со всех сторон, словно каменные стенки древнего склепа. На меня накатывает приступ клаустрофобии, и я порывисто отстраняюсь от него… Он, к счастью, ничего не замечает, только снова морщит свой массивный лоб.

Деньги нам бы не помешали, — мнется он, должно быть, побаиваясь новой реакции моих гормональных «монстров». — Но если ты не хочешь…

А я, действительно, не хочу? На самом деле мне абсолютно все равно: из двадцати моих проведенных дома послебольничных ночей, Маттиас провел в нашей постели лишь девять из них… и те как будто бы на другой планете. Я умиротворяюще ему улыбаюсь:

Ты прав, деньги нам бы не помешали. Спасибо, что так заботишься о нас!