Тот, кто держит за руку

Тот бросает в сторону дочери растерянно-испуганный взгляд, словно ища в ней поддержку, но та смотрит на него воинственно и почти зло — маленькая фурия на тропе войны.

Дда, я уверен… это наше общее решение.

Это ваше право, герр Вебер, — снова говорит доктор Хоффманн, и профессор Зелингер невольно кривится. — Но ради благополучия вашей супруги мы хотели бы провести еще один консилиум с врачами из Мюнхена… Думаю, вы не станете противиться этому?

Тот снова мямлит нечто невразумительно-утвердительное, и я наконец-то облегченно выдыхаю. Только благодаря маленькой фурии нам удается выиграть эту эпохальную битву… Аллилуйя!

Маттиас Вебер с дочерью первыми покидают кабинет доктора Хоффманна, который окликает меня уже на пороге:

Герр Штальбергер, можно вас на пару слов…

Да, конечно.

Марк… я могу вас так называть? — доктор Хоффманн улыбается мне усталой, всепонимающей улыбкой старого оракула. — Это, конечно, не мое дело, я понимаю, но могу я все-таки поинтересоваться, чем обусловлен ваш интерес к Ханне Вебер?

Да, этого вопроса вполне стоило ждать, но я утыкаюсь взглядом в цветные плитки пола, не зная, что же ему ответить.

Скажем так, я просто неравнодушный знакомец, которому небезразлична судьба этой женщины…

Вы были знакомы с ней прежде? — доктор делает особенный акцент на словосочетании «с ней», определенно намекая на нечто неприличное, и я с отчаяньем понимаю, что лицо мое заливает краской стыда… Только не это.

Доктор Хоффманн тактично отводит глаза в сторону, давая мне время прийти в себя.

До вчерашнего утра я никогда не видел Ханны Вебер в глаза, — наконец произношу я, радуясь возможности оправдаться, — и уж тем более никогда не говорил с ней… Как видите, у меня нет никаких скрытых мотивов!

Голубые глаза собеседника просвечивают меня, подобно рентгену, и это определенно не входит в десятку приятнейших переживаний моей жизни.

В таком случае все становится еще более запутанным! — говорит доктор Хоффманн, отступая в сторону и позволяя мне покинуть свой кабинет. — Вы уверены, что хотите быть причастным к этой истории? Не лучше ли позволить Веберам самим делать свой выбор.

По-моему, именно это они сегодня и сделали! — повышаю градус своего голоса. — И разве же я хоть как-то на них давил?

Не реагируйте так воинственно, молодой человек, — примирительно говорит доктор Хоффманн. — Это просто совет друга, не более.

Окидываю нового «друга» совершенно недружелюбным взглядом и, бросив столь же недружелюбное «прощайте» стремительно выхожу за дверь.

Только там я наконец шумно выдыхаю, словно все это время задерживал дыхание, подобно глубоководным ныряльщикам или ловцам жемчуга, о которых я не так давно читал в каком-то научном журнале; в ушах ухает, сердце колотится…

Во что ты вообще ввязался, Марк Штальбергер?

Глава 7.

Я выхожу из клиники и присаживаюсь на скамейку рядом с маленький, иссохшейся старушкой, которая приветливо мне улыбается, сильно напоминая бабушку… Мысль о ней немного успокаивает расшалившиеся нервы, но сердце все равно остервенело клокочет где-то прямо у горла. Безумие!

Запрокидываю голову и обвожу взглядом больничные окна, словно надеясь таким образом увидеть как саму Ханну Вебер, так и ее родных у ее постели… Мне почему-то кажется, что они непременно должны быть там, ведь это вполне естественно, разве нет?

И мне тоже хочется быть там, и о причинах собственного желания не хочу даже допытываться — просто встаю и шагаю назад в клинику.

Дежурная медсестра сообщает мне, что данную пациентку сегодня никто еще не навещал, да и сами посещения ограничены по времени, а потом, естественно, подвергает меня строжайшему допросу, стоит только заикнуться о желании пройти к ней в палату. Называюсь близким другом семьи — и меня наконец допускают к пациентке в палате номер 205.

Женщина на больничной койке кажется маленький и невесомой, словно выходец из другого мира, призрак, на краткий миг видимый нашему взгляду, а потом вновь растворяющийся в воздухе… Незнакомка.

Подхожу и долго всматриваюсь в ее болезненно-бледное лицо, почти не отличимое по цвету от бинтов на ее голове; женщина лежит неподвижно, словно египетская мумия, и только пиканье электрокардиографа хоть как-то оживляет мертвую тишину этого больничного «мавзолея».

Здравствуйте, Ханна, — наконец произношу я еле слышно. Звук собственного голоса посреди этой давящей тишины пугает меня… — Мы с вами официально не знакомы, меня зовут Марк…

Смотрю на неподвижную руку, замершую на белой простыне, и, неловко дернув запястьем, кончиком указательного пальца касаюсь этой самой руки, словно боясь спугнуть ее неосторожным движением. Не вспугиваю… Тогда я быстро накрываю ее руку своей ладонью и снова повторяю:

Меня зовут Марк, приятно познакомиться!

Ответа, естественно, нет, но у меня так стучит в ушах, что я готов к любым невероятным аномалиям, но в палате по-прежнему царит стерильная тишина больничного покоя, и потому я нервно продолжаю: