Тот, Кто Сможет Выжить

В вагоне было несколько пёстро одетых туристов. Какие-то пожилые джентльмены в шортах и цветистых рубашках и дамы в свободных белых брюках и длинных свободных рубашках навыпуск. Они смотрели направо, на Зону, шумно переговаривались, смеялись, постоянно щёлкали своими фотоаппаратами и жадно вглядывались в окошки видеокамер. Виктору казалось, что многие из них были разочарованы монотонным пейзажем Зоны. Хотя, впрочем, они приезжают сюда для того, чтобы увидеть Рассветы и полетать на туристическом аэростате над Кратером. А зрелище одного Рассвета с лихвой компенсирует эту обманчивую обычность полевого пейзажа Зоны.

И тут Виктор обалдел и даже привстал на сиденье, разинув от удивления рот. Он увидел в окно, как внизу по улице толпа людей несёт огромный розовый пенис, да, да, пенис, метра три в длину, гордо устремлённый в небо. Поезд, словно специально, замедлил здесь ход, и Виктор хорошо рассмотрел идущих внизу людей. Похоже, какой-то фестиваль. Многие из идущих по виду были ниппонцами, но мелькало и много униевропейских лиц. И все несли множество искусственных пенисов поменьше, — деревянные, пластмассовые, надувные. Дети и молодёжь несли воздушные шарики в виде пенисов, сосали леденцы и мороженное в виде пенисов. Девушки сидели на больших деревянных пенисах на колёсиках, которые толкали смеющиеся парни. А некоторые даже навесили себе клоунские носы в виде пенисов. Виктор пережил нечто вроде культурного шока.

— Это местная ниппонская диаспора празднует Канамара Мацури, — сказал его сосед по-английски, седой панамериканец, в ковбойской шляпе, видя его изумлённый вид. — Кстати так и переводится Железный Пенис. Но этот фестиваль здесь, в Гражданском секторе, все любят. Униевропейцы тоже приходят.

— А фестиваля Влагалища у вас тут, случайно, нет? — спросил Виктор.

— А как же, — ничуть не удивился собеседник, — только его празднуют в марте. Его тоже проводят ниппонцы.

— Очень креативные ребята, — усмехнулся Виктор. — Осталось только устроить ещё один фестиваль, где Пенис встречается с Влагалищем, для полной гармонии, так сказать.

— Великолепная идея! — захохотал панамериканец и хлопнул Виктора по плечу.

Поезд, наконец, обогнал фестиваль и стал набирать скорость.

Вот так всегда, думал Виктор, глядя из окна вагона вниз, налево, на дорогу, на стоящих на дороге проституток, как женского, так и мужского полу, в вызывающе коротких мини-юбках и мини-шортах, и туфлях на огромных каблуках, которые, судя по всему, пререкались с подошедшим к ним полицейским, намеревающимся прогнать их с нагулянного места. Появляется на земле Чудо, непостижимое Чудо. И тут же обрастает этой человеческой накипью со всей её грязью. И мы так же продолжаем, жрать, пить, совокупляться, открываем бордели, устраиваем фестивали пенисов и влагалищ прямо под боком у этого Чуда, несмотря на эти великолепные Рассветы, встающие над Кратером, на это Будущее, которое уже здесь и стучится в наши двери. И этим всем вот сюда можно, а девочке Нике сюда нельзя, в неё стреляют этими их чёртовыми иглами и теперь будут мучить её в этом их поганом Центре.

Поезд мчался мимо стадиона. На стадионе футболисты, красные майки против синих, истово носились по полю, лупили бутсами по мячу и по ногам соперников, а иногда попадали даже по воротам. Между ними заполошено метался судья, задирая вверх жёлтые и красные карточки, а на трибунах орали зрители и — даже из вагона было видно — уже самозабвенно дрались стульями фанаты.

«Двенадцатая линия, — раздался мелодичный голос. Прозрачные выпуклые двери вагона распахнулись, и Виктор вместе с группой туристов вышел на платформу. Он с удовольствием вздохнул чистый, полевой воздух, насыщенный запахами трав и цветов и ещё раз взглянул через Стену вдаль, в поле. Над Зоной ходили полуденные марева. Воздух трепетал и преломлялся.

Где-то там был Кратер, куда ушла Дина. Ушла навсегда в какой-то другой, фантастический Мир. В Мир, где нет уже ни панамериканцев, ни славороссов, ни укрославов, и вообще никаких национальностей, где нет ни исламистов, ни православных, ни католиков, ни буддистов, нет границ и таможен, нет КПП, с автоматчиками, нет вообще ничего такого, что разделяло бы разумные существа, но есть, видимо, нечто такое, нечто очень важное, чего никогда не будет здесь… Может быть какие-то непостижимые для нас Единство и Свобода, когда одна душа напрямую говорит с другой душой, не разделённая никакими барьерами, и все души объединены какой-то великой симфонией Творчества и Радость разделяется всеми…