А вот обратите внимание, мигранты-сарацины, — сейчас у нас в городе что-то уж больно много стало мигрантов-сарацинов, — они не гладят по коленке, они сразу насилуют. Они не стесняются своих сексуальных домогательств. И наказания у нас они получают лёгкие, если вообще получают. В судах их агрессивность объясняется различием культур, мол нельзя за это их слишком строго винить. Культура у них такая. Это что такое? Это как называется? А я вам скажу, что это такое? Это признак упадка белой цивилизации. Это геноцид белого мужчины. Сексуальность белого мужчины подавляется. Скоро в Панамерике, да и у нас уже даже взгляд будет считаться харассментом1. Задержал, скажем, взгляд на ноге, или на груди более 5 секунд, всё, повинен в сексуальном домогательстве, дамочка имеет право подать на вас в суд. Право же всё к этому идёт.
— Вот чего вы тут перед нами разделись! — вдруг заорал он так, что Виктор невольно вздрогнул, а люди за соседними столиками, оторвав свои взгляды от голых девиц, обернулись. Мужчина встал и направился к девушкам. Виктор насторожился, готовый ко всему: не наделал бы глупостей. Может, псих какой.
— Вы хотите, чтобы я смотрел на вас и ничего у меня не поднималось? — обратился он к голым девицам. — Вы этого хотите?
— Ну, в общем, да! — заржали девицы.
— Так я вот сейчас тут вам тоже акцию устрою. Против сексуального геноцида белых мужчин.
И он начал раздеваться. Народ в кафе засмеялся. Он быстро сбросил с себя пиджак рубашку, брюки и остался в одних трусах в цветочек.
— Внимание, — сказал он. — Снимаю трусы…
Но этого он сделать не успел. Перед кафе вдруг остановился небольшой серый фургончик, двери посредине распахнулись и из него выскочили три человека с автоматами, во всём чёрном с ног до головы, похожие на ниндзя, и сразу же открыли огонь по сидящим в кафе людям. Виктора спасла только, выработанная ещё с войны, готовность к абсолютно непредвиденному. Он успел упасть на пол раньше, чем первые автоматные очереди прошили сидящих за столиками людей, и сразу же отполз в сторону за передвижную стойку официанта. Поднялся страшный крик и визг, звон разбитого стекла. А стрельба всё продолжалась и продолжалась. Потом хлопнула дверь фургона, раздался визг тормозов и всё стихло. И через несколько секунд послышались сирены полицейских машин. Виктор осторожно выглянул из-за стойки. Из машин выбегали полицейские. Тогда он встал во весь рост. К нему тоже подбежал полицейский.
— С вами всё в порядке?
Виктор молча кивнул, всё ещё в состоянии шока от происшедшего. Потом огляделся. Зрелище было не для слабонервных. Посреди перевёрнутых и искромсанных автоматными очередями столиков лежали в разных позах трупы посетителей кафе. Весь пол кафе был забрызган кровью. Слышались стоны раненых. Кто-то плакал навзрыд. Лежал, устремив мёртвые открытые глаза в небо, со съехавшими набок очками, прошитый очередью поперёк груди, мужчина в трусах в цветочек. Лежали в очень неудобных и неприличных позах, две мёртвые голые девчонки. Полицейские поспешно прикрыли их накидками. Лежали посетители кафе в неудобных, перекошенных позах. Остальным видимо, удалось, всё же, спрятаться. И над всем стоял тошнотворный запах крови и смерти, так хорошо знакомый Виктору. Штирлиц почувствовал, что приближается смертоносный свинец, подумал Виктор. Штирлиц инстинктивно отпрыгнул. Смертоносный свинец со свистом и хрюканьем промчался мимо. Это была у него привычка такая, ещё с войны, рассказывать себе анекдоты, особенно после какой-нибудь смертельно опасной переделки, где только чудом удалось выжить. Чёрный юмор помогал сохранить психику и не сойти с ума.
Полицейские уже оказывали первую помощь раненым и носили их на носилках в машины скорой помощи, а мёртвых складывали в ряд на тротуаре. Вокруг кафе собирались прохожие, подъехали телевизионщики со своими камерами. Виктор быстро ретировался. Ему совсем не хотелось попадать в объективы телекамер и становится участником массового психоза, который сейчас поднимется вокруг этого места. Ничего себе, сходил кофе попить, называется!
1 От англ. harassment — сексуальное домогательство.
5