Тот, кто знает

Но, вопреки ожиданиям, никаких вопросов не последовало. Марик начал перечислять своих старых друзей, с которыми поддерживал переписку после отъезда и с которыми хотел бы повидаться, рассказывал о тех, кто, как и он сам, уехал в Европу и Америку, о том, как сложилась их жизнь и чего они достигли, радовался их успехам и без конца повторял, что если бы они остались в России, то вынуждены были бы прозябать в нищете и унижениях. Наташа сначала пыталась горячо возражать, приводила в пример семью Инны Левиной-Гольдман, ее отца и мужа, да и саму Инку: все сделали прекрасную карьеру в бизнесе, процветают и на жизнь отнюдь не жалуются, сейчас строят особняк за городом на месте старой дачи, ездят каждый на своей машине. Гриша Гольдман – уважаемый врач, кандидат медицинских наук, он считается лучшим диагностом среди московских врачей-гинекологов, к нему на консультации ездят даже из других городов и платят огромные деньги. Но Марик как будто не слышал ее, твердя одно и то же: там лучше, там свободнее, там прекрасно и удивительно, и если бы он не уехал, его жизнь не состоялась бы. В какой-то момент Наташа перестала слышать его, оглушенная внезапной догадкой: он абсолютно безразличен к своей дочери, она ему не нужна и не интересна, и он вовсе не пытается оценить результаты Наташиных трудов по взращиванию и воспитанию Иры. Он давным-давно и думать о ней забыл. Тогда, в июне 1972 года, накануне отъезда в Израиль, он еще был здесь, в Москве, в их старой коммунальной квартире, и проблемы одинокой стареющей матери и маленькой дочери, растущей в неблагополучной семье, казались ему важными и серьезными. Тогда он попросил Наташу не бросать их, заботиться о них, и она дала ему слово. Однако, как только самолет оторвался от взлетной полосы, вся эта жизнь в Москве стала для него далекой и нереальной, она стала НЕ ЕГО жизнью, потому что тогда, в 1972 году, не было возможности вернуться или просто приезжать, тогда уезжали и расставались навсегда. Он забыл о своей дочери через очень короткое время. Навалились новые заботы, устройство на новом месте, поиски работы, безденежье, адаптация в чужой среде, изучение языка – сначала иврита, потом английского. Родились дети. И все реже всплывала в его памяти маленькая девочка – плод случайной связи с красивой, но нелюбимой разбитной соседкой. Одна минута слабости – и родился ребенок. Еще одна минута высокого душевного порыва не оставить этого ребенка без заботы – и он взял с Наташи слово не бросать девочку на произвол судьбы. Две минуты, только две минуты… А скольких седых волос и бессонных ночей стоили Наташе эти минуты. Нет, она ни о чем не сожалеет, она любила Иринку и будет ее любить как свою младшую сестренку, она все равно растила бы ее и воспитывала, кормила и одевала ничуть не меньше и не хуже, чем если бы Марик ни о чем ее не попросил. Но… В самые тяжелые минуты Наташа цеплялась за мысль о том, что делает это ради человека, которого любила и который на нее надеется. Он оставил дочь на ее попечении, и она не может подвести и обмануть его доверие. И вот сейчас, сидя в уютном «Пицца-Хате» и без аппетита пережевывая жесткую пиццу, Наташа понимает, что ему все это было совсем не нужно. Ему это безразлично. И если бы оказалось, что Ира сидит в тюрьме или лечится от алкоголизма, что она превратилась в бродяжку или дешевую вокзальную проститутку, у него в душе ничего не дрогнуло бы. Наверное, пожал бы так же равнодушно плечами и промолчал, не задав ни единого вопроса.

* * *

За два дня до отъезда Марика Наташа вернулась домой около девяти вечера, и тут же Вадим обрушил на нее неожиданное сообщение:

– Сегодня приходили из риэлторской фирмы, разговаривали с Бэллой Львовной. Они предлагают нас расселить. Ты представляешь, Наташенька, у нас будет своя квартира, отдельная! И нам это не будет стоить ни доллара, ни копейки! Пойдем скорее к Бэлле Львовне, она нам все расскажет, и вместе обсудим.

Глаза у мужа возбужденно горели, и понятно было, почему. Вадим никогда в жизни не жил в коммуналках, не готовил на общих кухнях и не пользовался общими для нескольких семей ванными и унитазами. Он был от природы брезглив, любил чистоту и аккуратность и приходил в бешенство, увидев на ванне или раковине недостаточно тщательно смытые следы мыльной пены. Конечно, норов свой ему приходилось сдерживать, он – человек хорошо воспитанный, а Иринка и в особенности Бэллочка с ее ухудшающимся зрением далеко не всегда оставляли сантехнику в идеальном состоянии. Переехав в Москву, он вынужден был мириться с условиями совместного с чужими ему людьми проживания, но мечту об отдельном жилье лелеял. И вот мечта уже почти сбылась!