Тот самый (СИ)

— Лучше любить, и потерять, чем никогда не любить, — сказал я.

— Тот, кто это придумал — большой дурак, кадет.

— Почему?

— Потому что терять — больнее всего. Особенно, когда ты видишь её, можешь поговорить, даже прикоснуться, но — никогда больше не назовёшь своей.

Хам сделал поворот, и профиль шефа чётким абрисом выделился на фоне кроваво-красного заката.

Долгую минуту я смотрел на него, хлопая глазами, но потом отвернулся. Нет, не может быть. Показалось.

Впрочем, мы уже приехали…

Девчонок не было видно. Дом наш стоял пустой, и выглядел каким-то заброшенным. Автоответчик в офисе мигал истерически, под факсом скопилась длинная лента бумаги. Ничто больше в комнатах не шевелилось.

— Дуются, — резюмировал Алекс. — Раны, нанесённые несправедливо, дольше всего заживают.

Не разуваясь, он проследовал через всю анфиладу к подвальной двери. Я топал следом, как послушная собачонка.

Оказалось, в подвале, за тиром, есть ещё одна дверь, которой я никогда не видел. Она скрывалась за мишенями, но стоило Алексу нажать скрытую кнопку, мишени поползли вбок, открывая толстую стальную плиту с электронным замком.

— А если отключат электричество? — памятуя частые отключения света зимой, по вечерам, вопрос был актуальным.

— Тут собственный генератор, — махнул подбородком Алекс. — Запускается автоматически. Есть свет, вода, запас сухпайков, спальники…

— На случай зомбиапокалипсиса?

— Схрон устроили ещё перед войной. В блокаду здесь жило до сотни человек. В шестидесятые, когда угроза ядерки была более чем реальной — я обновил проводку, укрепил дополнительно стены, пополнил запасы… Ну, и пристроил собственно арсенал.

В шестидесятые, — хмыкнул я про себя. — В то время ты по любому должен был под стол пешком ходить… Даже с учётом пластической хирургии и здорового образа жизни тебе, драгоценный шеф, должно быть не меньше восьмидесяти…

Но когда он распахнул очередную дверь, все мысли из моей головы вымело, как помелом.

— Здесь автоматы, — Алекс небрежно махнул на один из стеллажей. — Но я их не люблю: в городе не постреляешь, да и убойная сила — не так, чтобы очень… Здесь гранатометы — прихвати, кстати, вон тот, что поменьше. Здесь — пистолеты. Советую взять дезерт-игл. Он, конечно, довольно тяжелый, да и отдача — будь здоров, но против зомби эффективнее лишь дробовик.

— Так может, карабин и взять?

Я осмотрел ряды ремингтонов, винчестеров и сайги.

— Карабин — штука хитрая, — осадил мой энтузиазм шеф. — Нужно уметь быстро вкладываться. Иначе — потратишь патроны впустую.

— Вы что-то говорили про огнемёты, — напомнил я.

Алекс поморщился.

— Не люблю. Слишком грязно. Но на завершающем этапе — необходимо. Так что…

Из ящика на полу, окрашенного под камуфляж, он достал старинный огнемёт.

— Фламменверфер, — прочитал я немецкое название.

— Трофейный, — похвастался Алекс. — Сам добыл.

— Во время Второй мировой? — спросил я прежде, чем успел подумать.

— У каждого свои секреты, — шеф подмигнул, закидывая на плечо здоровенный баллон. — Верно, Бойцовый Кот?

Пару секунд я глотал ртом воздух, затем как-то взял себя в руки и спросил:

— Хафизулла проболтался?

— Не проболтался. А поделился ценной информацией. От которой может зависеть не одна жизнь.

— А больше никто…

— Гиллель. И отец Прохор, естесс-но. От него ничего не утаишь.

— А Котов?

Алекс посмотрел насмешливо.

— А корова даёт молоко? Ты его татухи видел?

— ВДВ… Но я ведь — совсем другое.

— Эх ты, Кот-Компот, — шеф похлопал меня по плечу. — Ничего-то ты не понимаешь… Ладно. Бери, на что глаза смотрят. Я сегодня добрый.

Не скажу, что мы, выбираясь из подвала, прямо таки сгибались под тяжестью оружия. Но ступеньки основательно поскрипывали.

Алекс катил за собой небольшой ящичек, с первого взгляда похожий на дорожный чемодан на колёсах, до верху набитый гранатами…

— Это на крайний случай, — пояснил он. — Если всё пойдёт не так.

Я только вздохнул. Всегда всё идёт не так. Главное, это самое «не так» повернуть к своей выгоде.

* * *

— Так вот он где себе лёжку устроил, — задумчиво сказал Алекс, когда мы подъехали к заброшенной станции.

«Дачная». Станция метро, заброшенная почти семьдесят лет назад. Её уникальность заключалась в наземной платформе, серый лабаз которой всё ещё портил пейзаж в конце проспекта Новаторов.

Он не стал даже уточнять — не ошибся ли я. Всё было очевидно: заброшенность места, его дурная слава, ощутимая, почти тактильная аура безысходности и страха.

— Довлеет дневи злоба его, — сказал Гиллель, встав рядом с нами.

Сторож прикатил вместе с отцом Прохором, на его Эскалэйде. Похоже, салон джипа святого отца изнутри имел четвёртое измерение: бабулек в нём помещалось не меньше восьми. И это кроме сторожа и самого святого отца…

Бодрые тётки сновали тут же. Ни на кого не глядя, они растянули желтую полицейскую ленту, установили запрещающие дорожные знаки, и побрызгали землю вокруг станции какой-то ароматной водой — ладан с лавандой, что-ли? Брызгали, широко зачерпывая из вёдер обычными вениками.

Котов прибыл не один. На переднем сиденье, уперев чехол винтовки между колен, сидел Хафизулла… Оба были в камуфляже, разгрузках и брониках.