Трагедия личности

В Ахмедабаде мне представился случай посетить ашрам Ганди за рекой Сабармати, как раз незадолго до этого я понял, что в Ахмедабаде произошло священное и, тем не менее, в высшей степени реальное событие, прекрасно иллюстрирующие все, что я пытаюсь сейчас сказать. Ясно, что я имею в виду руководство Ганди локаутом и забастовкой ткачей в 1918 году и его первую публичную голодовку. Это событие широко известно в истории промышленных отношений во всем мире, но едва знакомо образованным индийцам. И все же я уверен, что только в Ахмедабаде, среди еще живых свидетелей и неумирающих установлений, возможно осознать «присутствие» этого события как имевшего прочный успех «эксперимента» в местных промышленных отношениях, повлиявшего на индийскую политику и, кроме того, представляющего новый тип конфликта в разделенных человеческих функциях.

Мы не будем рассматривать здесь детали забастовки и ее урегулирования. Как обычно, она началась с вопроса об оплате труда. Также я не стану говорить о политически и экономически ограниченной пригодности ахмедабадского эксперимента для других промышленных областей в Индии и за ее пределами. Нас здесь интересует то, что Ганди, с момента своего вступления в борьбу, рассматривал ее не как благоприятный случай для максимального обоюдного принуждения, разрешающегося в обычном компромиссе, но как возможность для всех — рабочих, хозяев и для него самого — «подняться над существующими условиями».

Утопический характер принципов, к которым он решил обратиться, способен понять только тот, кто может ощутимо представить все убожество условий жизни рабочих, скрытую панику, царившую в рядах местных владельцев фабрик (безумно озабоченных конкуренцией с Британией) и имевшийся у Ганди еще небольшой в ту пору опыт руководства массами в Индии. Призраки поражения, насилия и коррупции сопутствовали тем «высоким» словам, которые я готов процитировать. Но для Ганди любая имеющая смысл борьба должна была «преобразовать духовную жизнь народа». Ганди ежедневно беседовал с рабочими под знаменитой Акацией за средневековыми Шахпурскими воротами. Он изучил их безнадежное положение, и, тем не менее, убеждал рабочих не обращать внимание на угрозы и обещания хозяев фабрик, которые, как все «имущие», боялись разнузданной дерзости и насилия со стороны «неимущих».

Он знал, что они боятся также и его, поскольку они дали понять, что, возможно, примут его условия, но только если сам он пообещает покинуть страну навсегда. Но он остался, чтобы доказать, что лишь праведник может «защитить благо рабочих, в то же время обеспечивая благо работодателей» — двум борющимся сторонам, представленным сестрой и братом, Анасуябехн и Амбалал Сарабхаи. Под Акацией Ганди провозгласил принцип, который в чем-то перекликается с отредактированным нами Правилом: «Справедлив лишь тот образ действий, который не наносит вреда ни одной из конфликтующих сторон». Под «вредом» он подразумевает — и его каждодневные заявления не оставляют никаких сомнений на этот счет — неразделимое сочетание экономического ущерба, социального унижения, потери самоуважения и скрытой мести.

Ни одна сторона не смогла легко принять этот принцип. Когда же рабочие уже были готовы сдаться, Ганди неожиданно объявил голодовку. Некоторые из его друзей, как он и предполагал, сочли это «глупым, недостойным мужчины или того хуже», а некоторые тяжело переживали. Но Ганди сказал рабочим: «Я хочу показать вам, что не заигрываю с вами». Он был, как мы бы сказали, исполнен решимости, и это, как и последующие события, немедленно возвысило проблему совести одного человека до вопроса национального значения. В своих ежедневных обращениях Ганди всячески подчеркивает те изначальные духовные основы, без которых предмет спора не может быть «добродетельным», а именно — волю, соединенную со справедливостью, цель — с дисциплиной, уважение к любому труду и правдивость. Но он также знал (и говорил об этом), что у этих толп неграмотных мужчин и женщин, недавно прибывших из деревни, но уже подвергшихся пролетаризации, нет достаточной нравственной основы или социальной солидарности, чтобы оставаться верными принципам, не имея сильного руководителя.

«Вы еще должны научиться, как и когда следует давать клятву», — говорил он им, то есть, клятва и бесповоротная решимость пока еще были привилегией и обязанностью руководителя. В конце концов, этот конфликт был улажен не без некоторых уступок со стороны Ганди, чтобы сохранить престиж каждого из участников конфликта, но с действительным принятием решения, изначально предложенного Ганди.