Трагедия закона

Петтигрю отнюдь уже не был молод, и это определенно был тот самый случай, когда он чувствовал бы себя гораздо спокойней и уверенней, если бы мог быть безоговорочно уверен, что его клиент заслуживает осуждения. Разбиравшийся в деле лучше, чем многие, он знал: преимущество не на его стороне, — и его сильно тревожила вероятность того, что невинного человека признают виновным.

— Итак, уважаемые члены жюри, — говорил между тем Баббингтон, — обвинение собирается доказать вам, что жертва этого преступления в течение долгого времени предавалась противозаконной страсти с женой обвиняемого; что обвиняемый если и не знал точно, то наверняка догадывался об этом; что он не раз угрожал покойному и что в ночь убийства покойный был найден возле черного хода дома обвиняемого с торчащим из спины ножом, изготовленным самим обвиняемым в его собственной кузнице. Вы выслушаете соседей-свидетелей — не буду сейчас их перечислять, — которые слышали шум и возбужденные голоса в день трагедии. Вы обдумаете и тщательно взвесите показания, данные обвиняемым полицейским офицерам, которые вели расследование преступления, — показания, как вы увидите, одновременно расплывчатые и противоречивые. И, приняв во внимание все это и многое другое, ознакомившись с уликами, представленными обеими сторонами, решите, сумело ли обвинение убедить вас, что это тяжкое преступление совершено присутствующим здесь обвиняемым. А теперь, если позволит мой ученый друг, я вызову первого свидетеля.

— Думаю, — сказал Барбер, взглянув на часы, — сейчас подходящее время, чтобы объявить перерыв.

— Как пожелает его светлость.

Ничего другого Петтигрю и не ожидал, тем не менее выругался себе под нос, пока судья объяснял присяжным, что, хотя в силу военного положения им и разрешено ночевать дома, они связаны словом чести ни с кем не обсуждать ничего, что имеет отношение к рассматриваемому делу. Петтигрю, как никто, знал, какой расслабляющий эффект после окончания речи обвинителя производят выступления трех-четырех официальных лиц, всегда вызываемых в качестве свидетелей первыми, и сухое обсуждение фотографий и схем, как это мгновенно охлаждает эмоциональную атмосферу, разогретую превосходной речью Баббингтона. Если бы Папа Уильям соблаговолил продолжить заседание еще минут на двадцать, нервное напряжение у присяжных ослабло бы, и они ушли бы на перерыв со смутным ощущением, что подлежащее их решению дело, хоть и связано с жизнью и смертью, представляет собой, как, в сущности, и большая часть жизни, всего лишь рутину. Теперь же они покидали зал, слыша еще не смолкнувшее в ушах эхо завораживающего голоса пламенного обвинителя, и на следующее утро вернутся с уже сложившимся — и, быть может, бесповоротно — мнением. «Как будто ты этого не знаешь, старый мерзавец!» — пробормотал про себя Петтигрю, учтиво кланяясь вслед удаляющейся фигуре Барбера. Между тем он был к нему несправедлив: судья думал только о чае.

Тому, кто желает ознакомиться с делом «Рекс против Окенхерста» в полном объеме, следует обратиться к подшивкам «Истбери газетт», печатавшей стенографические отчеты о процессе. Здесь же достаточно сказать, что обвинение располагало доказательствами, которые сэр Генри изложил в своей вступительной речи, а также — поскольку он хорошо понимал цену недосказанности — многими другими, о которых он пока не упоминал или на которые лишь слегка намекнул. Молодой Фред Палмер, коего Элис Окенхерст обласкала своим вниманием, устав от постоянного грубого обращения и измен мужа, несомненно, был убит. Орудие преступления было своеобразным: лезвие от старого ножа, искусно вставленное в железную рукоять и превращенное таким образом в удобный маленький кинжал; существовало более чем достаточно доказательств того, что проделано это было самим Окенхерстом в его кузнице. Соседи-свидетели подтверждали и то, что днем накануне убийства Палмера они слышали бурную ссору между обвиняемым и его женой. Настолько бурную, утверждало обвинение, что Элис, спасаясь, убежала из дома и, таким образом, отсутствовала, когда Палмер, явившийся туда в то время, когда Окенхерст обычно пил в пабе, вместо любовницы встретил ее мужа, обезумевшего от ревности и вооруженного своим самодельным кинжалом.

— Знаете, — сказал Петтигрю своему солиситору во время совещания, на котором тот его инструктировал, — все это кажется мне не вполне правдоподобным. Я знаю, что наш клиент негодяй, и не поручусь, что он не мог бы кого-то убить. Но зачем кузнецу стилет, он ведь не итальянский наемный убийца. Почему бы ему было не воспользоваться одним из своих молотов или чем-то еще, что было под рукой?

— Это действительно выглядит странно, — ответил ему солиситор. — Но мы не можем отмахнуться от того факта, что зачем-то он все же сделал эту вещь. А объясняет он это крайне неубедительно.