Транзит Сайгон - Алматы

Нам всё это, конечно, показалось бредом несусветным, но кто-то шутки ради спросил: «Салот, а где же ты возьмёшь эти просторы с лесами, когда нас уже и так четыре миллиарда, и еды не хватает на всех?». Но тот недолго думал над ответом: «Человечество нужно радикально очистить от элементов гнилой цивилизации. Разумеется, во время чистки оно должно будет сократиться. Для гармоничной жизни на лоне природы достаточно одной седьмой процента от нынешней численности мирового населения, я уже подсчитывал на калькуляторе. Это будут вольные племена собирателей, наших потомков, которые наконец-то будут жить при подлинном коммунизме». Мы тогда только посмеялись над чудаком, но сейчас мне становится жутко. Он ведь после этого ездил в Пекин, когда там разрешили молодёжи издеваться над стариками, помнишь?

13

.

Ещё бы мне не помнить. Именно из-за таких твердолобых доктринёров, мнивших себя ядром мирового коммунистического движения, бесповоротно изменилась наша судьба.

По иронии судьбы, те, кто больше всех порицал хрущёвскую идею мирного сосуществования как «ревизионизм» за отказ от ядерной войны с США, теперь сами пошли на внешнеполитический коллаборационизм с республиканской администрацией Никсона, открыто предав коммунистическое движение и рабочие классы. Великие шахматисты вдруг увлеклись настольным теннисом, и вот, силы империалистической реакции уже перетянули на свою сторону вчерашних непримиримых революционеров. Благодаря этому Пекин смог присоединиться к клубу держав-победительниц в Совбезе ООН, время от времени выполняющему функции мирового правительства. Холодная война стала трёхсторонней. Теперь мне довольно часто приходилось успокаивать детей, боявшихся неминуемого нападения китайцев на наш город. Слухи эти распространяли по всей Алма-Ате дворовые бабули со скамеечек, но появлялись они тоже не на пустом месте. Тысячи уйгуров и дунган, бежавших от Великого китайского голода, расселялись тогда по Казахстану, в том числе под Алма-Атой, в «Заре Востока».

Всё у них там началось именно из-за паранойи одного человека, когда пособников ревизионизма видели повсюду, где хоть в чём-то пытались возразить агрессивной мегаломании Великого Кормчего. Очередная его идея поначалу казалась вполне адекватной — отречься от старого мира ценой его культуры, создать новое революционное поколение, воспитанное на чисто коммунистических идеях. Правда, в итоге она не принесла ничего конструктивного кроме праздника неповиновения школьных двоечников. Толпам взбесившихся подростков тогда было разрешено не ходить в школу, бесплатно разъезжать на поездах по стране, чтобы встречаться с себе подобными, петь песни, ходить строем и избивать своих школьных учителей, толпой против одного. Мао, разделавшись со своими бывшими товарищами, как с самыми сильными конкурентами по партийной верхушке, сконцентрировав в своих руках прессу и административно-командные ресурсы, собрал на площади Тяньаньмэнь в Пекине одиннадцать миллионов таких подростков! Костяк этой массы состоял из подростковых уличных банд Пекина и Шанхая, которые безоговорочно приняли идеологический инструментарий Мао. Они назвались «Красным сектором», и Мао лично запретил милиции вмешиваться в их дела.

Среди этих бушующих толп в одинаковых картузах присутствовал и молчаливый, задумчивый, бледный человек с несколько женоподобными чертами лица, внимательно наблюдавший за происходящим. В этом бесновании людского моря, в этих ликующих славословиях, в этих фанатичных горящих взглядах он видел громадный политический потенциал. Он ощущал его и в самом себе, всеми фибрами своей чёрной души. С тех пор он так и решил называть сам себя «Политическим потенциалом», или же сокращённо, на французский манер, Пол Потом.