Транзит Сайгон – Алматы

– Вы рассказывали также о ста лицеистах, которых исключили из школ за участие в несанкционированной манифестации в поддержку французского Народного Фронта, продолжал Хошимин, словно не слыша Герена.

– Что интересно, Народный Фронт тогда был у власти, – заметил Герен. – Вы не находите любопытным, что Мариус Муте был тогда министром по делам заморских территорий, точно так же как и сейчас?

– Помнится, Вы его косвенно оправдывали, – сказал Хошимин. – Ведь Вы писали, что этот социалист в кресле министра не мог справиться с бюрократической машиной своих же подчинённых, что он просто вынужден был выдать карт-бланш всем этим проконсулам и Базенам.

– Да это так, – Герен сделал паузу и, заказав кофе, дождался, когда внимательно слушавший их официант удалится. Понизив голос он, доверительно склонившись к Хошимину сказал, – Не верьте месье Муте, товарищ Хошимин, он Вас надует, подведёт и на этот раз. Не верьте ни одному французскому политику. Не верьте уловкам французской дипломатии. Это я Вам говорю с искренней симпатией, как друг.

Воспоминания и размышления вьетнамского лидера были прерваны шумом двигателя приближающейся машины за спиной. Услышав долгожданный звук клаксона, дядюшка Хо развернулся и бодрой, несмотря на возраст, пружинистой, походкой, зашагал к присланному за ним «ситроену». Уже в машине, по пути в аэропорт, он ознакомился с секретным докладом товарища Фам ван Донга, возглавлявшего делегацию Вьетминя на конференции в Фонтенбло. В скупых строчках доклада Хо узнавал порывистый, эмоциональный характер своего друга Фама. «Председатель французской делегации Макс Андре недвусмысленно заявил нам: “Если вы не будете вести себя разумно, мы сметём все ваши силы в течение двух дней”. После этого они предложили нам подписать временную конвенцию, условия которой лично я счёл унизительными». Делегация под руководством Фам ван Донга хлопнула дверью и спешно отбыла в Тулон, чтобы немедленно отплыть на палубе лайнера «Пастёр» в Тонкин.

Там, в Ханое, вооружённые отряды самообороны под командованием разъярённого товарища Зиапа, едва освободившегося из плена, уже громили офисы правых партий и редакции издававшихся ими газет, вынуждая уцелевших националистических лидеров стремглав бежать в Китай, под защиту чанкайшистов. Национальное собрание разваливалось на глазах. Дядюшка Хо вздохнул и принял очередное тяжёлое решение. Он пожмёт руку Муте и подпишет временную конвенцию с правительством Жоржа Бидо, какой бы унизительной она ни была. Он не уступит французской дипломатии в маневрах, очевидно направленных на то, чтобы выиграть время и собраться с силами. Он будет гнуть свою линию, пока не получит все прерогативы настоящей, а не фиктивной власти над народными массами своей земли.

3.

Дядя Нам, как и обещал, устроил пир горой, созвав на грандиозное празднование моей конфирмации большинство соседских семей. На грилях жарились свежайшие тигровые креветки, а за столами в патио гости литрами заливали в свои ненасытные глотки студёное «шабли». Мы с Рене улизнули под шумок и со связкой креветок и парой пакетов, набитых фруктами и рисом, отправились на велосипедах в сторону окраин Шолона, где ютилась наша подруга Мари. Только мы поддерживали тогда связь с Мари, старшей дочерью дяди Нама, которую он проклял, публично отрекшись от неё на страницах «Вечернего Сайгона». Он отказался от собственной дочери из-за того, что она вопреки его воле, тайком, вышла замуж за человека из бедной семьи. Сейчас, правда, дела у мужа Мари, пошли в гору. Он записался в марионеточную «национальную армию» и неплохо наживался на взятках и открытых грабежах прокоммунистических семей, во время карательных рейдов по «красному поясу» сайгонских пригородов. Тем не менее, дядя Нам до сих пор считал себя оскорблённым до глубины души и, когда разъезжал по улицам Сайгона на своём роскошном автомобиле, всегда держал наготове в бардачке заряженный «люгер».