Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй школьной травли

В июле во время каникул мы попали на день рождения одного из тех немногих мальчиков, которые дружили с Ярославом. Абьюзер был там. Я не стала присутствовать на квесте, понадеялась, что там все так регламентировано и расписано по времени, что на издевательства не должно хватить сил. А на чаепитие я пришла. Первое, что я увидела, был стол, накрытый сладостями и чаем примерно на десять детей. Рядом стол для родителей. Там я и присела. Мама именинника, очень чуткая женщина, все понимала – Ярослав сидел на другом конце от абьюзера. Абьюзер делал из бумажек и фантиков комочки, склеивал их собственной слюной и через весь стол кидал в Ярослава. Продлилось это недолго, минуты три. Быстро подбежала мама именинника, сделала замечание. Стоило ей отойти, бумажки снова полетели в Ярослава. Тут к абьюзеру подошла его собственная мама и подсела рядом, пунцовая, надеюсь, от стыда. Мы посидели за столом еще мину пять для приличия и ушли.

Наступил сентябрь. А обещанного комфорта не наступило. Как я и предполагала, травля стала коллективной. Вокруг особенного мальчика, который, кстати, по словам директора интеллектуально сохранен и имел проблемы только поведенческого характера, собралась группа хулиганов. Это были не плохие мальчики, просто обычные мальчики. Которые играют в футбол, ходят на борьбу, могут выкинуть матерное словечко, и, как большинство, обычных мальчиков, особенно в нашей российской ментальности, стремятся с самого детства продемонстрировать свой мачизм. Ярослав, с кудряшками, с огромными голубыми глазами, тонкий и высокий, очень далекий от драк и способный поддержать беседу только о Моцарте, Мунке и своей фантазийной стране Игрушляндии, этим обычным мальчикам не нравился. Его всегда очень любили и любят взрослые. Довольно часто называют «Маленький принц». А среди агрессивных детей он с трудом находит себе место. Его каждый день называли «девочкой». Постоянно шпыняли, смеялись над любым сказанным словом. Он всегда приходил в школу за сорок минут до начала, и, как потом рассказывал, если в эти сорок минут приходил кто-то из мальчиков, для него это время становилось адом. Он уже с восьми утра начинал думать, когда же кончится день. Из всех мальчиков только трое его не трогали и поддерживали хорошие отношения.

В конце ноября Ярослав сказал, что в школе ему стало невыносимо. Он произнес: «Если тюрьма, это место, где тебя держат силком и из которого хочется вырваться, значит школа – это тюрьма». Папа пытался его учить драться, давать сдачу. И он потенциально бы мог. Он сильный. В тот момент он занимался теннисом, конным спортом, мог на скаку здорового коня остановить. Но вступить в борьбу с человеком для него было немыслимо. Он ходил какое-то время на борьбу, но в итоге тренер сказала нам, что лучше его забрать, так как он прекрасно выполняет все спортивные нормативы, но как только дело доходит до спарринга, он немеет, в нем совершенно нет природной агрессии. Тогда мы стали учить его давать отпор словесно, пытались выстроить какой-то психологический барьер, говорили, что своим страхом он еще больше провоцирует ребят на травлю. Мы были бессильны. У нас был слишком серьезный конкурент, Марьиванна. Ярослав, как мантру повторял: «А Марьиванна говорит, что нельзя давать сдачу. Она говорит, что он особенный, и его нельзя трогать. Она говорит, что, если меня кто-то обижает, то я должен просто уходить или звать ее». Звать ее было сложно. Практически все нападки происходили за ее спиной или в ее отсутствие. Мы пытались донести до Ярослава, что то, что с ним происходит, недопустимо, и что это травля. Он нас не слышал, не верил. Слышал только учительницу, которая убеждала, что все нормально, дети так играют. Еще она часто говорила ему: «Ярослав, зачем ты защищаешь ту или иную девочку? У нее свои проблемы. У тебя свои. Пусть она сама разбирается со своими. А ты уйди в сторону».

Мы решили показать Ярославу фильм «Чучело». Когда досмотрели, Ярослав еще долго сидел молча. По его щекам текли слезы. Потом выдавил из себя: «Все очень похоже на наш класс. А я-то как раз «Чучело» и есть».

На следующий день мы с мужем уже сидели в кабинете директора младшей школы. Мы открыто сказали, что не верим, что ситуация изменится и просим перевод в другой класс. Мне оставалось две недели до вторых родов, видимо поэтому она вела себя довольно тактично. Сказала, что перевод невозможен, мест нет. Как и в предыдущий год, пообещала во всем разобраться, уделить внимание. Отметила, что все-таки тут велика наша роль, видимо, мы, особенно я в моем положении, как-то очень остро относимся к школе и допрашиваем ребенка каждый день, вот он и воспринимает любые игры не совсем адекватно. А учительница у нас замечательная, вон в прошлом году как ее большинство поддержало.