Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию

В главе о «Дите» мы видели, в какой личный Ад может ввергнуть нас такая история. Интерпретации, которые Дит навязывает своим пленникам, лишают их какого-либо желания что-либо менять в их положении. Как великий нигилист «он» безжалостно и неумолимо негативен – великий противник, великий обвинитель. Он держит перед нами кривое зеркало и, чем больше мы смотрим в него, тем больше убеждаемся в том дефекте, который он видит в нас. То, как Дит интерпретирует нашу жизнь, – это архетипическая карикатура на нашу подлинную индивидуальную жизнь, негативная, искаженная и примитивная интерпретация. Но, как правило, мы верим в нее.

Когда начинается психотерапия, терапевт предлагает пациенту новые, альтернативные интерпретации его страданий. Защитная система приходит в замешательство и сопротивляется этим новым формулировкам, но зрелое Эго пациента оказывается заинтересовано в них. Кроме того, внутренний ребенок пациента, который находится под очень мощным внутренним гнетом защитной системы, начинает привязываться к терапевту, а отражение терапевтом объемного видения потенциальной целостности приобретает для пациента все большее значение. Эта новая привязанность восстанавливает более глубокую аффективную связь между бессознательными центрами эмоционального я, укорененного в теле (правое полушарие), и более сознательными «высшими» аспектами мозга, осуществляющими функционирование Эго и процессы осмысления (левое полушарие). Новые, более широкие интерпретации начинают обретать смысл на чувственном уровне.

По мере углубления терапевтического процесса в сновидениях могут начать появляться образы утраченных или осиротевших частей я, которые исчезли в «дырах», появившихся в результате действия защит. Одному пациенту приснилось, что он нашел брошенного голодного щенка под кусками старого утеплителя, когда делал ремонт в доме. Другому пациенту приснилось, что в его пересохшем дворе из-под груды камней внезапно прорвались источники с водой, о существовании которых он и не подозревал. Когда такие утраченные аспекты переживаний я появляются в зоне внимания, «вспоминаются» и воссоединяются с я,

то новые интерпретации личной истории также оказываются интегрированными в сознание. По мере того как кривые зеркала трансформируются с помощью горевания и проработки, появляется более целостный, эксплицитный личный нарратив, заменяя собой прежнюю историю – стереотипную, карикатурную, искаженную и имплицитную.

Юнг: восстановление целостности с помощью сновидения

У некоторых авторов «целостность» предстает как довольно абстрактная идея, – всеохватная и в то же время довольно туманная, но у Юнга это понятие означает нечто уникальное, имеющее отношение к психодуховной интеграции. Пожалуй, нет ничего важнее идеи целостности в юнговском понимании человеческой борьбы – нашего пожизненного стремления к целостности – и, возможно, ее пожизненного стремления к нам. Как известно, по Юнгу, целостность является универсальным стремлением или желанием человека осуществить все, что в нем заложено – все его возможности, все аспекты своего

я, которые могут быть реализованы или заблокированы в зависимости от того, что предлагает нам наше окружение. Юнг называл индивидуацией развертывание этой потенциальной целостности изнутри: это «сильнейшее, самое неизбежное желание каждого существа, а именно желание реализоваться» (Jung, 1949: par. 289).

Во всех своих трудах Юнг снова и снова уделяет внимание диссоциативности психе.

В самой природе психе заложена способность разделяться на части в ответ на сильную тревогу. Эти части (известные как комплексы), стремятся к самовыражению в образах сновидений как частичные личности. В своих предыдущих работах я описал типичную констелляцию таких частичных личностей как систему самосохранения и попытался показать, как она, выполняя защитную функцию, спасает регрессировавшее я во внутреннем мире и разрушает жизнь пациентов, пострадавших от травм в раннем детстве, во внешнем мире (Kalsched, 1995, 1996, 1998). Ярким примером диссоциирующей активности этой системы и ее «цели» является случай Майка, описанный в предыдущей главе.

Если моя интерпретация воздействия этой «системы» на личность является верной, то в психике людей, переживших травму, возникает своего рода вечный «двигатель диссоциации», бесконечно отталкивающий дезинтегрированные части психики друг от друга и тем самым являющийся фактором антицелостности, антиинтеграции в бессознательной психе. Эти защиты действуют автономно и запускаются страхом приближения к болезненным аффектам, угрожающим душе уничтожением, по сути, страхом «катастрофы, которая уже произошла» (Winnicott, 1974).